Греховные радости - Пенни Винченци

— По-моему, вы уже раньше пару раз встречались, — сказал он, вводя Шарлотту в кабинет Хоффмана.

— Да, встречались, — ответил Гейб, протягивая Шарлотте руку. — В частности, на дне рождения, помните? Добро пожаловать. — Он улыбнулся ей, показав идеальные зубы; но глаза его не улыбались, не говорили они ей и «Добро пожаловать».

— Спасибо. — Шарлотта коротко пожала ему руку. — Рада буду работать вместе с вами.

— Урок первый, — проговорил Гейб, продолжая улыбаться такой же холодной улыбкой. — Не со мной. У меня.

С этого момента между ними началась война.

Гейб вел себя по отношению к ней хуже некуда. Если бы он был женщиной, Шарлотта назвала бы его не иначе как ведьмой. Он постоянно что-то требовал, ругал ее, хамил ей. Она, конечно, не ждала, чтобы он вставал, когда она входит в кабинет, или распахивал перед ней двери; но не была она готова и к тому, чтобы он прерывал ее, когда она с кем-то разговаривает, и требовал сейчас же позвать к нему кого-то — находящегося в этой же комнате; или велел немедленно бросать трубку, не закончив разговора, потому что ему срочно что-то понадобилось, или вызывал ее на работу рано утром в выходные и заставлял по часу дожидаться своего собственного появления. Он ни о чем с ней не разговаривал и ничего не обсуждал, разве что иногда что-нибудь снисходительно растолковывал; игнорировал любые ее замечания, отметал любые предложения, причем так поспешно и резко, что поначалу это доводило ее до слез.

Но самое противное, что в «Прэгерсе» он преуспевал. Бесспорно, был там восходящей звездой. Фред III считал его весьма компетентным. Отец Гейба через пять лет должен был уйти в отставку, и никто не сомневался, что, когда это произойдет, Гейб займет место младшего партнера.

И уж совсем невыносимо было то, что все остальные работавшие в банке женщины просто помирали от любви к Гейбу. Да и сама Шарлотта, как бы она его внутренне ни проклинала, вынуждена была признать, что он весьма сексуален. В свои тридцать два года он был щедро наделен чувственным мужским обаянием. Шарлотта запомнила его очень высоким, однако теперь он стал еще и очень массивным, плотным, с широченными плечами, но тем не менее остался гибким и удивительно грациозным в движениях. Это сочетание изящества с весьма внушительными размерами и придавало ему какую-то особую чувственность. Все говорили, что он прекрасно танцует и превосходно играет в теннис. Его загар был великолепен и летом и зимой: у семьи был дом в Сэг-Харборе, и Гейб круглый год ходил там под парусами. Темные волосы, очень коротко подстриженные, каким-то непостижимым образом казались непокорными; а карие глаза, окаймленные длинными ресницами, которые любому другому лицу придавали бы женственность, способны были одним только взглядом вызывать у большинства представительниц женского пола трепет и почти рабское желание услужить, доставить радость. Разумеется, Шарлотта в это большинство не входила.

Ее самой заветной мечтой было досадить чем-нибудь Гейбу Хоффману, но она не решалась на это.

А кроме того, существовал еще и Фредди. Фредди не вел себя по отношению к ней так грубо, как Гейб, на публике он был холодно вежлив, а с глазу на глаз полностью игнорировал ее. Поначалу это даже почти забавляло Шарлотту, но время шло, моральный дух ее слабел в неравной борьбе, и такое отношение все более ощутимо ранило ее. Фредди часто обедал вместе с Гейбом, а по утрам они без конца совещались друг с другом; Шарлотта не без оснований подозревала, что Фредди Гейбу не очень-то симпатичен, но Гейб поддерживал хорошие отношения с ним просто из прагматических соображений, что было вполне в его духе. В конце концов, рано или поздно, но Фредди станет когда-нибудь его боссом. И они были солидарны между собой в одном важном для них вопросе: оба были преисполнены решимости сломить ее, камня на камне не оставить от ее иллюзий — если таковые у нее были — о собственной значимости, ясно и недвусмысленно дать ей понять, что ее жизнь в «Прэгерсе» всегда и во все времена будет для нее предельно трудной и неприятной и никакой иной.

Она была очень одинока. Друзей в Нью-Йорке завести еще не успела; в «Прэгерсе» близких ей по духу людей пока не нашла; и, поскольку работала практически круглосуточно, не имела даже и возможности завести знакомства и установить какие-то отношения за пределами банка. Работавшие в «Прэгерсе» молодые люди относились к ней настороженно, их сковывала ее принадлежность к семье владельцев банка и ее неизбежная в будущем роль в нем, а также и ее манеры и склад ума, которые, по всеобщему мнению, были властными, своевольными и типично британскими. А кроме того, те женщины, что до сих пор видела в «Прэгерсе» Шарлотта, работали исключительно секретаршами, а с ними у нее не было ничего общего.

Она поселилась, причем очень неохотно, у Фреда и Бетси; нутром чувствовала, что стратегически это было не лучшим решением, но еще не набралась достаточно храбрости, чтобы взять и перебраться в собственную квартиру, да у нее и не было времени подыскивать себе жилье.

Проведя в Нью-Йорке около полутора месяцев, она воспользовалась каникулами на День благодарения, отклонила — под тем предлогом, что Александр одинок и чувствует себя угнетенно, — приглашение Бетси отправиться с ними в Бичез и вместо этого на несколько дней съездила домой. Перед Александром и Максом она держалась бодро, говорила, что в Нью-Йорке ей захватывающе интересно, работа для нее — как дуновение свежего ветра, она узнает там каждый день массу нового и что теперь она совершенно уверена, что сделала правильный выбор, отправившись туда; но накануне своего отъезда из Лондона она обедала вместе с Чарльзом Сент-Маллином у «Симпсона» на Стрэнде и сама была неприятно поражена, когда во время этого обеда вдруг сердито и обиженно разрыдалась.

— Ненавижу я этот банк. И все, чем там занимаюсь, ненавижу. Работа — тоска смертная, босс — свинья, друзей у меня нет, обращаются все со мной так, словно я принцесса какая-нибудь надутая.

— Ну что ж, — удивительно спокойно ответил Чарльз, протягивая ей вначале носовой платок, а потом бокал с вином, — вряд ли стоит их за это осуждать. Может быть, ты и не надутая, но все-таки принцесса. Тут, конечно, нет твоей вины, но это так. И наверное, даже твоему боссу, этому Гейбу, довольно трудно внутренне с этим примириться. С тем, что, как бы настойчиво он ни работал и каких бы успехов при этом ни достиг, он все равно не может даже и надеяться стать кем-либо, кроме партнера, владеющего явным меньшинством голосов, в деле, которое будет принадлежать тебе и управлять которым будешь тоже ты.

— Совместно управлять, — автоматически поправила его Шарлотта.

— Пусть совместно. Но в любом случае ты не можешь упрекать его за то, что он пытается командовать тобой, пока у него есть такая возможность.

— Да, наверное, ты прав. — Шарлотта слабо и неуверенно улыбнулась ему. — С такой точки зрения я об этом не думала. Так что же мне делать? Только не убеждай меня, будто я должна начать постоянно говорить ему, какой он замечательный. Меня при одной этой мысли уже тошнит.

— Ладно, не буду, — согласился Чарльз. — Но мне кажется, что тебе стоило бы в чем-то немного уступить. Я тебя еще, к сожалению, не слишком хорошо знаю, Шарлотта, но ты мне кажешься очень незаурядным во всех отношениях человеком. Думаю, тебе было бы полезно притвориться немного беспомощной, если, конечно, ты сумеешь заставить себя это сделать. Причем не только по отношению к этому Гейбу, но ко всем. Покажи всем, что тебе нужна какая-то помощь. И не бойся время от времени показаться глупенькой.