Греховные радости - Пенни Винченци

— Господи, и как же он это сделал? — удивленно спросила Шарлотта.

— Ой, понятия не имею. Если твоему деду что-нибудь взбредет в голову, он, знаешь ли, может сделать почти все.

— Знаю, — вздохнула Шарлотта. — Господи, Энджи Бербэнк, кто бы мог подумать!

— Ты ведь ее не очень хорошо помнишь, да?

— Да, в общем-то, не очень. И что же теперь будет?

— Ну, Малыш сказал деду, что уходит от Мэри Роуз. Дед ему, разумеется, ответил, что не допустит ничего подобного…

— Но ведь дяде Малышу уже почти пятьдесят… — проговорила Шарлотта.

— Для деда это не имеет значения, — ответила Бетси.

— И что же теперь?

— Дед заявил, что лишит Малыша наследства, если тот разведется с Мэри Роуз; но, конечно, он ведь сам официально сделал Малыша председателем правления, когда уходил в отставку. О чем Малыш ему и напомнил. Думаю, что они страшно поскандалили друг с другом. Но так или иначе, а сегодня вечером Малыш улетает в Лондон, чтобы увидеться с этой женщиной, а дед заперся у себя в кабинете с юристами и ищет, что можно сделать.

— Ну, это же смешно! Я хочу сказать, что не понимаю, что тут сможет сделать дед. И какое вообще все это имеет к нему отношение.

— Ох, Шарлотта, дорогая, боюсь, что ты его еще не очень хорошо знаешь.

Энджи, 1984

Ну что ж, все самое легкое уже позади, думала Энджи, весело шагая к центру по Харли-стрит под бледным январским солнцем. Консультация со своим гинекологом привела ее в прекрасное расположение духа. Да, сказал он, у нее все отлично, мисс Бербэнк примерно на десятой неделе беременности, нет, волноваться нет совершенно никаких оснований, то, что ей уже за тридцать, ни в коей мере не означает, что ей поздно иметь первого ребенка, — конечно, при условии, что она будет вести соответствующий образ жизни и не станет работать каждый день по восемнадцать часов. Разумеется, они сделают все необходимые анализы, чтобы быть полностью и окончательно во всем уверенными, но он и так убежден, что мисс Бербэнк не о чем особенно тревожиться. Гинеколог был слишком модным и дорогим, чтобы задавать вопросы об отце ребенка: мисс Бербэнк явно не нуждалась в том, чтобы ее устраивали в приют для матерей-одиночек, и со всей очевидностью была в состоянии оплатить его счет, ничто же другое за пределами этого круга вопросов гинеколога не интересовало.

— Вот так. — Он улыбнулся ей из-за своего большого стола. — Ждите его появления на свет во второй половине лета. Будем надеяться, темперамент у него будет не слишком горячий.

Энджи взглянула вниз, на свой совершенно плоский живот, затянутый в плотно облегающую юбку из серебристо-черного шелка, и попыталась представить себе, как она будет выглядеть и что станет ощущать, когда этот живот начнет расти, наполняясь ее ребенком. Пока что это казалось ей сплошной фантазией, она даже поверить еще не могла, что все это правда. Но теперь уже сомнений нет. У нее будет ребенок. Чувствовала она себя на удивление крепкой, здоровой и счастливой, ее даже не подташнивало. Малыш тоже должен обрадоваться, думала она, когда узнает и когда перестанет оплакивать самого себя и постоянно психовать из-за отца, Мэри Роуз и банка. Конечно, заставить его перестать об этом думать будет непросто, но Энджи была уверена, что сумеет это сделать; в конце концов, она пока еще только подошла к завершающей части Первого Этапа намеченного ею плана. До сих пор его осуществление продвигалось если не более гладко, то, по крайней мере, более быстро, чем она изначально предполагала. Так, она думала, что у нее уйдет несколько больше времени на то, чтобы забеременеть; на самом же деле для этого потребовалась всего лишь одна поездка в Нью-Йорк. Конечно, момент для этой поездки был выбран весьма тщательно. По времени она точно совпала с самой серединой ее цикла.

Малыш, когда она ему сказала о ребенке, среагировал не совсем так, как она себе это представляла; он прилетел в Лондон на двое суток перед самым Рождеством, они сидели за ужином в «Гавроше», там-то она и сказала: «Малыш, у меня есть для тебя новости» — и положила ладонь на его руку, а он, заметно оживившись, спросил: «Что, сможешь чаще приезжать в Нью-Йорк?» — на что она ответила, что нет, скорее наоборот, ей придется теперь осесть здесь и вести более спокойную и размеренную жизнь, а он как-то странно посмотрел на нее и спросил почему, и она ответила: «Потому, Малыш, что у меня будет ребенок. Нет, не совсем верно. У нас будет ребенок». Он сильно побледнел и молча уставился на нее, и она сказала: «Похоже, ты не очень обрадовался», и тогда он встряхнулся и, выдавив из себя улыбку, произнес: «Нет, конечно, я рад», а она спросила: «Ну так что, не хочешь меня поцеловать?» — а он посмотрел на нее каким-то еще более странным взглядом и тоже спросил: «Энджи, я не понимаю. Как же это произошло?»

И тогда: «Малыш, ну что ты, в самом деле! — ответила она ему. — Я просто поражена, что ты ничего не помнишь. Месяца полтора тому назад, та великолепная неделя, которую мы провели в Нью-Йорке. Вспомнил?» — и он ответил: «Разумеется, я помню; но ведь ты же должна была быть на таблетках?» И тогда она стала говорить, что да, само собой, она принимала таблетки, но у нее почему-то начались частые головные боли и врач перевел ее на другой тип лекарства и прописал ей меньшие дозы, а это все увеличивало риск беременности. «Разумеется, я и не думала, что это вправду случится. Никогда не думала. Но вот случилось. И я этому очень рада. Просто жуть как счастлива. А ты разве не рад? Малыш, ты ведь не рассердился и не расстроился, правда? Я просто не могла уже дальше без ребенка от тебя. Просто не могла».

И Малыш ответил, что нет, он, конечно же, не сердится, он тоже счастлив, и сумел даже снова улыбнуться ей, и заказал шампанское, но выглядел он все еще сильно потрясенным и внутренне напряженным и вскоре предложил уйти из ресторана. Они улеглись в просторную постель в его люксе в «Савое», Малыш был какой-то непривычно притихший, он молча и довольно неловко позанимался с ней любовью, а потом уснул. Тогда-то Энджи и начала немного нервничать; она ожидала радостного возбуждения, взрыва нежности, долгих и подробных обсуждений: что им теперь делать, кто у них будет — мальчик или девочка, как они назовут ребенка, — но уж никак не отсутствия какой бы то ни было реакции вообще. Среди ночи она проснулась, Малыша рядом с ней не было; она села на постели и осмотрелась; он сидел в большом кресле у окна и смотрел куда-то вдаль, на противоположный берег реки.

— Малыш? — позвала она и с неудовольствием почувствовала, как где-то внутри ее нарастает неприятное ощущение паники. — Малыш, в чем дело?

— Ничего особенного, — отозвался он, — просто у меня изжога, только и всего. Переел. Не беспокойся обо мне. Спи спокойно.

— Не говори глупостей. — Энджи выбралась из постели и, подойдя к нему, обвила руками его шею. — Как же я могу о тебе не беспокоиться? Я ведь тебя люблю. Поэтому я и здесь. И поэтому я и беременна.

— Правда? — спросил он, и лицо у него при этом было очень грустное и какое-то необычное, почти испуганное. — Правда любишь?