Лисьи броды - Анна Старобинец

А может, не унес? Может, перепрятал до лучших времен? Майор взобрался по ветвям еще выше, оглядел окрестности и торжествующе рыкнул. Метрах в десяти с поверхности холмика, обтянутого сухим изумрудным мохом, как будто содран лоскут. Подгнившая трава и дерн валяются в стороне. Оголенная под мохом земля топорщится оборванными корнями и крупными комьями – здесь явно копали, а потом небрежно, наспех зарыли.

Земля была такой рыхлой, что он даже не пошел к «виллису» за саперной лопаткой. Стал рыть руками. Пальцы ткнулись в деревянное, острое; майор отдернул руку и вскрикнул. Из-под ногтей закапала кровь.

В раскопе не было чемодана с деньгами и золотом.

Там был деревянный ящик с искореженной крышкой. А в ящике – японская мина-ловушка. Из тех, что кладут под противотанковые мины. Устройство неизвлекаемости.

Майор потянулся к мине перепачканным в крови и грязи указательным пальцем и раздавил зазевавшуюся мокрицу. Она оказалась тверже, чем он рассчитывал, но он давил со всей силы, пока не проломил ее панцирь. Пока ее тельце не распалось на две половины. Пока деревянная заноза, застрявшая в подушечке его пальца, не ушла целиком под кожу.

Маньчжурия. Харбин. Сентябрь 1945 г.

Агент Верный стоял на Сунгарийском железнодорожном мосту и вдыхал полной грудью сырой, чужой, стылый воздух. Воздух взаймы. Агент Верный уже шесть лет как был мертв. Он был мертв с тридцать девятого года. С того дня, как в торговых рядах, между лавкой с чуринскими колбасами и духами Коко Шанель, агент Кронин передал ему два шелковых свитка, две старинные карты, на которых было отмечено захоронение терракотовых воинов императора Цинь. С того дня, как один из этих свитков – с картой Сианя – Верный передал дальше, в Москву, а другую – с окрестностями Лисьих Бродов – оставил себе.

Он был мертв для Москвы, для Лубянки, для полковника госбезопасности Аристова. Он прилежно и четко инсценировал свою смерть от рук японских военных – а сам просто сделался муравьем, смешался с насекомой азиатской толпой трущобного Фуцзядяня.

Он был мертв, когда Аристов и его люди раскопали фальшивое войско – просто глиняные статуи, пустые внутри – и зарыли обратно. Настоящие воины, мертвецы императора, закованные в доспехи из жженой земли, покоились не в Сиане.

Он был мертв, когда, следуя отметкам на карте, сам нашел в окрестностях Лисьих Бродов подземелье, полное золота. Но, однако же, не нашел прохода к Усыпальнице терракотовой армии. Он взял столько золота, сколько смог унести на себе, трудолюбивый маленький муравей. Золотые монеты, кольца, идолы в форме лисиц кормили его все эти шесть лет.

За то время, что агент Верный был мертв, он обзавелся семьей, но его женщина и маленький сын жили отдельно в другом конце города. Агент Верный строго держался принципа: мертвый не вправе делить один дом с живыми. За ним в любой момент могут прийти – и сделать мертвым снова, на этот раз окончательно.

С остатками золота, обернутого в холстину, загнанного под скрипучие половицы, с китайским шелковым свитком под грудой рваного тряпья в сундуке, – он жил в одной из сот убогого улья слепленных вместе нищенских деревянных хибар, увитых веревками с вечно выстиранным, но вечно недостаточно чистым бельем.

Все эти шесть лет, пока агент Верный был мертв, он методично и терпеливо искал усыпальницу настоящей терракотовой армии. И если он начинал задыхаться в тесной своей комнатушке, как закованный в глину китайский воин, и если ему вдруг казалось, что армию императора он никогда не найдет, что он, агент Верный, стал предателем и похоронил себя зря, то он поднимался на мост через реку Сунгари и полной грудью вдыхал чужой, сырой воздух. Он очень любил этот мост, построенный на стыке эпох, – оглушительную железную артерию КВЖД, соединившую два берега и два века.

Сунгарийский мост был дорогой в Россию, по которой он никогда не пройдет.

Сунгарийский мост был его личной полосой отчуждения.

В этот день агент Верный простоял на мосту дольше обычного: на рассвете ему приснился такой тоскливый и душный сон, что он проснулся, задыхаясь и хватая ртом воздух, с прилипшим к небу сухим языком, и теперь ему казалось, что воздуха недостаточно даже здесь – на холодном ветру, на речном просторе.

Ему снилось, что он полностью голый. В центре своей каморки, с петлей на шее. Под босыми ногами – разломанный шаткий сундук. Рядом с ним – обнаженная женщина с оскаленной лисьей мордой.

– Я – Биюй, – сказала она. – Старейшина Стаи Посвященных, хранительница Усыпальницы глиняных воинов, средняя из сестер. Я пришла, чтобы взять с тебя плату.

Он спросил: «За что?» Не губами спросил, а в мыслях, но она его поняла.

– Как за что? Конечно, за наше грязное лисье золото. Ты же взял его? Значит, будешь теперь расплачиваться.

И она засмеялась девчоночьим звонким смехом, и выбила из-под него деревянный сундук, и встала перед ним на колени. И пока он хрипел и бился, покачиваясь в петле, она лизала его живот липким и жадным, звериным своим языком. А когда он со свистом выдохнул и больше не смог вдохнуть, и когда язык его распух и перестал помещаться во рту, и когда набухло, муторно и больно, в паху, как будто там лопался гнилой плод, – вот тогда она подставила свою раскрытую пасть, чтобы выпить его последний, густой и горячий сок… Он проснулся в мокрой постели.

Агент Верный выкурил самокрутку и сошел, наконец, с моста. Нужно было зайти домой, взять машинку, которую он смастерил для сына, – подарок на день рождения. А потом еще купить у уличного торговца танхулу – ягоды в карамели. Сын любил с клубникой, а жена с вишней.

Он почуял дурное еще на подходе к дому. Просто кожей, просто по россыпи мурашек на спине и затылке – профессиональный инстинкт. Агент Верный сжал в руке револьвер и свернул в вонючую, зассанную арку, ведшую во внутренний двор.

На его балконе во втором этаже, за потемневшими от сырости, местами проломленными перилами, полускрытый гирляндой бедняцкого, застиранного белья, спиной к нему стоял человек с седой головой и курил. Агент Верный застыл посреди двора и прицелился.

– Твое оружие раскалено добела, – не оборачиваясь, глубоким голосом произнес Аристов.

Агент Верный уронил револьвер. К привычному запаху мочи и помоев, плотным облаком висевшему во дворе, добавился запах паленой кожи.

– Поднимайся к нам, агент Верный, – спокойно сказал полковник, и Верный почувствовал, как вместе со словами заглотнул невидимый крючок с заточенным острием и бородкой-зазубриной. И понял, что теперь он не может просто развернуться и убежать, потому что человек, который стоит на балконе, уже сделал подсечку – и тянет, тянет его за невидимую леску наверх по скрипучей лестнице.

Гнилые половицы в его каморке были по большей части отодраны, сундук разбит и распахнут. Хвостатые идолы, отлитые из грязного китайского золота, стояли на низком столе рядком, и тут же игрушечная деревянная машинка и развернутый свиток с древней китайской картой.