Парижские мальчики в сталинской Москве - Сергей Беляков

Муля гордился мальчиком, как гордятся хорошим сыном или воспитанником, хвалил его. Мурзил, по словам Мули, и устойчив, и принципиален, и “по-хорошему умен”1164, он вообще “исключительно умный мальчишка”1165, который “с необыкновенной выдержкой вел и ведет себя всё это время”1166.

Да и Мур со временем начал смотреть на Мулю как на очень близкого человека, как на родственника, на члена семьи. Пожалуй, самое откровенное, исповедальное письмо мальчик написал не сестре (сестру он щадил), а именно Муле Гуревичу.

Весной – летом 1942-го эвакуированные начинали возвращаться в Москву. Даже новое мощное наступление немцев на Дон, Волгу и Кавказ уже не вызвало такой паники, как осенью 1941-го. Москву еще бомбили, но учреждения потихоньку возвращались обратно в столицу. Летом (в июле или начале августа) 1942-го вернулся в Москву и Муля Гуревич вместе с коллегами по Телеграфному агентству Советского Союза. Он очень хотел, чтобы и Мур перебрался в столицу. Тогда он смог бы опекать Мурзила, помогать ему еще больше: “…он у меня будет под постоянным присмотром…” – надеялся Муля.

У Мули были планы, как помочь Муру найти жилье, как устроить его в институт. Но мальчику надо было заканчивать десятый класс, да и пропуск в Москву достать непросто. Права была Валя Предатько, когда предупреждала Мура об этом еще в октябре 1941-го. Так что весь 1942 год он провел в Ташкенте и только в 1943-м собрался возвращаться в столицу. Связей Мули не хватало, чтобы получить для Мура пропуск, и он решил обратиться к могущественному Илье Эренбургу. 27 февраля 1943 года он пришел к Илье Григорьевичу, однако Эренбург сказал Муле, будто бы Мура “совсем не знает”1167, хотя помнит его сестру Алю. Но Аля была так далеко, что помочь ей Эренбург и в самом деле не мог. Впрочем, он посоветовал обратиться к Алексею Николаевичу Толстому, который “поможет непременно”. Совет был не так чтобы оригинален. Во-первых, Алексей Николаевич в самом деле был человеком добрым и щедрым, да к тому же и весьма влиятельным. Во-вторых, Мур еще в Ташкенте познакомился с семьей Толстых и даже подружился с ними. Муля это знал, но считал, что обращаться к Толстым неудобно, они и без того очень помогали Мурзилу, просто кормили его в Ташкенте. Однако выхода не было, и 2 марта Муля отправил Муру телеграмму с советом попросить о помощи Алексея Николаевича Толстого. Телеграмма заканчивается фамильярной и, пожалуй, даже слишком дружеской фразой: “Целую Муля”.

“Дорогой Георгий Сергеевич, Ваше письмо дошло удивительно быстро. Хочу Вас успокоить, что Вас я не забыла и не забуду. Алексей Николаевич решил хлопотать о Вашем возвращении в Москву к середине августа и сейчас наводит справки, как это сделать”1168, – так начинается первое письмо Людмилы Толстой.

Еще весной 1942-го Мур еженедельно столовался у Толстых. Один из самых богатых и благополучных советских писателей был человеком радушным. Его молодая (на двадцать три года моложе) жена была известна сердечностью и добротой. И если, скажем, с Анной Ахматовой Мур сначала был в хороших отношениях, но уже летом 1942-го они рассорились, то семья Толстых будет еще очень долго покровительствовать ему. Мур пришелся в этой семье ко двору. Людмила Ильинична хорошо говорила по-французски, так что у Мура была возможность не только сытно и вкусно поесть, но и поболтать с красивой женщиной. Когда в Ташкент приедет мать Людмилы Ильиничны, Полина Дмитриевна Крестинская, Людмила прямо попросит ее помочь мальчику. И Полина Дмитриевна помогала. Даже в голодные военные времена у нее к столу подавались “икра, рыба, винегрет, портвейн, мясной суп, плов, чай с тортом”.1169 Мур ходил к ней обедать, что позволило ему продержаться до переезда в Москву. Не забывала Мура и сама Людмила.

Мур ей писал, и Людмила Ильинична читала эти письма “с большим интересом и сочувствием”. Они не сохранились или до сих пор не найдены. Но из ответов видно, что Мур писал ей о своей горькой судьбе, о тяжелой и полуголодной жизни в далекой Азии. И Людмила Ильинична утешала Мура: “Люди одаренные, находящие в себе силы преодолевать большие трудности в жизни, обычно получают от нее в конечном итоге гораздо больше…”; “…с переездом в Москву жизнь Ваша изменится к лучшему, Вы найдете интересную работу, будете жить у родных, учиться, а также найдете круг ценных для Вас людей”.1171 И Людмила Толстая словами не ограничивалась. Она просила Мура написать, сколько денег ему нужно выслать.

Мур мечтал “поскорее быть в Москве, где Муля, Толстые, французские книги, возможности работы, где столица, свежие новости, может быть – Митька, где все-таки больше европейского духа, чем в этой, конечно, своеобразной, но все-таки Азии, хоть и Средней”.1172 В 1942-м вернуться в Москву не удалось, ведь еще надо было выплатить долг за украденные вещи. Но год спустя обещание, данное Муру Людмилой Ильиничной, было исполнено.

“Я о Вас не забывала и хлопотала всё время, – писала Георгию Людмила Толстая. – Обращалась в разные места и счастлива, что наконец посылаю Вам пропуск[175]в Москву”.

В архиве сохранился этот пропуск № 156284 для Эфрона Георгия Сергеевича, выданный Главным управлением милиции НКВД СССР 10 июня 1943 года. Толстая отправила его Муру в Ташкент (видимо, с оказией) уже на следующий день – 11 июня. В письмо она вложила 700 рублей.

Пропуск был действителен до 15 августа, но Муру дважды пришлось его продлевать. Надо было сняться с учета в военкомате, достать билет. Мур несколько недель не мог его купить, даже отстояв огромные очереди, даже более чем вдвое переплатив за услуги посредника. Теперь уже переполнены были поезда Ташкент – Москва. Люди спешили вернуться в свои квартиры, пока их не отдали другим жильцам. Юрий Олеша, задержавшийся в Ашхабаде, лишился так квартиры в Лаврушинском переулке.

Точного дня отъезда Мура мы не знаем. 25 августа он был еще в Ташкенте. Сохранилась плацкарта поезда Ташкент – Москва, но на ней нет даты. Зато известно, что у Мура было место в жестком вагоне № 6. Московский пропуск последний раз был продлен до 15 сентября. Больше продлевать не потребовалось. Значит, в первой половине сентября Мур уже в столице.

Москва была еще военная, но уже совсем другая. Она переменилась весной – летом 1943-го, когда стало ясно, что немецкая угроза миновала. “Тверской бульвар утопает в зелени. Нежно серебрятся аэростаты заграждения. На бульварах гомон и смех. Москва хочет быть легкомысленной”11731174, – записывал в дневнике Корней Чуковский. Эти аэростаты отслужили службу. Последняя немецкая бомбежка была 9 июня 1943-го.

Еще в марте немцы отступили из-под Ржева, а теперь Западный и Калининский фронты теснили их дальше, к Смоленску. Город возьмут 25 сентября, и Москва салютует освободителям двадцатью залпами из 224-х орудий, как в начале сентября салютовала освободителям Донбасса. Мур услышит этот гром салютов вместо грохота бомбежки. Впрочем, изредка немецкие самолеты-разведчики еще появлялись в московском небе, но их уже никто не боялся.