Неизвестный Киров - Алла Кирилина

Когда Виноградов и Малий скрылись, я подошел к милиционеру и просил вызвать автоинспектора. В это время ко мне подъехал Гусев — работник НКВД, и меня арестовал. В этот день в четыре часа меня допросил сотрудник НКВД [Агранов Я. С.], который имел знаки различия — четыре ромба, спросил только анкетные данные. После этого меня посадили в камеру. Дело вел работник Московского НКВД Черток с двумя ромбами. В кабинете были Виноградов, Малий и Фаюзов (правильно Хвиюзов — начальник I отделения оперотдела УНКВД Ленинградской области. — А.К.) — работник управления НКВД. Работник Управления НКВД с четырьмя ромбами нам объявил, что мы оправданы, что Борисов не был убит умышленно, а убит при аварии машины от удара о водосточную трубу. При выходе из Управления Фаюзов сказал мне, что — вы все освободились благодаря меня.

После этого я поступил на работу на судоверфь НКВД шофером, где проработал до 1937 года. Шестого июня 1937 года я был снова арестован по этому делу. На очной ставке с Малий он признался, что он прыгал из кабины, я считаю, что Борисов был убит не при аварии машины. Об этом я говорил и на следствии»[629].

Сколько противоречий и неточностей в этом маленьком письме. В свое время Шатуновская так расстраивалась, что оно пропало. К нашему счастью, оно сохранилось. А теперь давайте его проанализируем.

Машина ударилась о стену дома, на которой находилась водосточная труба, правым боком с очень большой силой (50 км/час), дверца от удара могла приоткрыться, Борисова по инерции движения машины понесло сзади к переду, потом сильнейший удар о стену и падение в кузов машины.

Малий, естественно, торопил Кузина и наверняка говорил ему: «быстрее, быстрее» — ведь Борисова должен был в Смольном допросить Сталин, а с машиной случилась авария. Возможно, Малий даже пытался повернуть руль, а увидев все, что случилось, — они не сбежали, как пишет Кузин, а побежали сообщить о случившемся своему начальству. Замечу, что Борисов не был убит на месте в результате аварии, а был тяжело ранен. Он скончался, как я уже упоминала, в ночь на 4 декабря. Откуда Кузин так уверенно заявляет, что «убит»!

Далее, можно ли поверить, что В. М. Кузина сразу допросил Агранов, для того только, чтобы узнать его анкетные данные? Безусловно, нет. Их всех: Малия, Кузина, Виноградова, Максимова — развели по одиночным камерам, и каждого допрашивали в отдельности по всем мельчайшим подробностям аварии машины, сравнивали их показания с актом трассо-технической экспертизы машины, и только тогда, когда уже получили результаты медицинской экспертизы вскрытия Борисова, пришли к выводу: все показания Кузина, Малия, Виноградова сходятся во всех деталях. Только после этого 5 декабря 1934 года пришли к заключению: М. В. Борисов погиб в результате неисправности автомашины. Следовательно, в 1934 году Кузин говорил другое, нежели писал в 1956 году. Более того, напомню еще раз, что с 6 по 16 июня 1937 года он так же говорил о неисправности автомобиля, и только после того, как при допросе 16 июня к нему были применены недозволенные методы ведения следствия, Кузин, по его собственному признанию, «стал подписывать все протоколы допросов, не читая их».

В. М. Кузин пишет, что на очной ставке в 1937 году Д. З. Малий сам признался в организации аварии с целью умышленного убийства Борисова. Читаешь это и думаешь, ну зачем было В. М. Кузину писать прямую ложь в 1956 году? И понимаешь: им владел страх, что его разоблачат как клеветника, повинного в смерти трех товарищей по несчастью.

Не думаю, что мы должны его строго судить за это. Человек слаб, а память его несовершенна. Иногда мне даже кажется, что после пережитого Кузин и сам уже в точности мало что помнил (не случайно путался в своих объяснениях различным комиссиям — даже в том, была авария или ее не было вовсе). Да и партследователи КПК при ЦК КПСС, ориентированные на «удобную», «нужную» версию, могли оказать на него психологическое давление.

Теперь попробуем разобраться, почему, не располагая вескими уликами, Хрущев все-таки пытался убедить делегатов XXII съезда КПСС в причастности Сталина к трагедии тридцать четвертого года?

Критика культа личности Сталина и его ближайшего окружения на том съезде носила весьма острый характер. Возьмите стенографический отчет съезда, прочтите, и станет ясно: именно тогда партия публично, открыто покаялась в массовых репрессиях, допущенных Сталиным, впервые приводились документы, которые сегодня преподносятся многими публицистами как открытия. Для большинства делегатов этого съезда они явились неожиданностью. Наверняка не все делегаты согласились с такой негативной оценкой сталинского периода. Но, воспитанные в рамках жесткой партийной дисциплины, они дружно голосовали «за». Впереди же предстояло принятие постановления «О мавзолее Владимира Ильича Ленина», второй пункт которого гласил: признать нецелесообразным дальнейшее пребывание саркофага с гробом Сталина в Мавзолее. Как в этом случае поведет себя съезд?

Хрущев, понимая всю сложность момента, чувствовал: нужны очень веские аргументы — своеобразный психологический удар по сторонникам «вождя народов». Таковым в тот критический момент могла стать уже прозвучавшая когда-то (и потому беспроигрышная для Хрущева) версия сталинского заговора против Кирова. Отсюда определенные «перехлесты», неточности и характерная для Хрущева эмоциональность.

Остается добавить, что почти сразу же после XXII съезда КПСС под председательством А. Пельше была создана новая комиссия ЦК КПСС по расследованию обстоятельств убийства Кирова. В ее состав вошли представители Прокуратуры СССР, КГБ СССР и ЦК КПСС. Комиссия работала почти 3 года (1963–1967 гг.) Было опрошено большое число лиц, работавших или встречавшихся с Кировым, получены объяснения от бывших работников НКВД, Прокуратуры и Верховного Суда СССР, имевших отношение к трагическим годам, изучено огромное количество архивных документов, проведены различного характера экспертизы, проверено сотни писем и заявлений, содержащих самые противоречивые сведения. Результатом этого напряженного труда большого числа лиц явилось заключение: убийство Кирова совершил Николаев, Борисов погиб случайно при автомобильной катастрофе.

Но миф все-таки живет. В совсем недавние времена гласности и плюрализма многие наши журналы охотно предоставляли страницы для воспоминаний бывшего энкавэдэшника-перебежчика А. Орлова и трудов Роберта Конквиста. Их писания и сегодня заполнили книжные развалы. Но не мешало бы дать слово и их оппонентам. Нет, не историкам, постоянно живущим в многострадальной России. Ведь истиной для многих редакторов ныне является лишь то, что вещает заграница, особенно США или Япония. Вот и напечатали бы известного американского советолога Адама Улама, который утверждал: «Вряд ли Сталин хотел бы создать прецедент успешного покушения на высокопоставленного советского чиновника», поскольку это могло бы поощрить организацию покушения на него самого. Более того, А. Улам отвергает и тезис о том, что будто бы Киров возглавлял «либеральное» крыло в Политбюро, был соперником Сталина. Он считал, что это все — «сформулированные позже и не опирающиеся на факты предположения (выделено мной. — А.К.)»[630].