Мария Стюарт - Стефан Цвейг

Ce jour le même voile emporta loin de France

Les Muses, qui songoient y faire demeureance.

В тот день корабль унес от наших берегов

Всех муз, во Франции нашедших верный кров.

И снова Ронсар, чье сердце молодеет при виде юности и красоты, в своейэлегии «Au départ»[*] прославляет очарованиеМарии Стюарт, словно хочет удержать в стихах то, что навек утрачено для еговосхищенных взоров, и в искренней скорби создает поистине красноречивую жалобу:

Comment pourroient chanter les bouches des poètes,

Quand, par vostre départ les Muses sont muettes?

Tout ce qui est de beau ne se garde longtemps,

Les roses et les lys ne régnent qu’un printemps.

Ainsi votre beauté seulement apparue

Quinze ans en notre France, est soudain disparue,

Comme on voit d’un éclair s’évanouir le trait,

Et d’elle n’a laissé sinon le regret,

Sinon le déplaisir qui me remet sans cesse

Au coeur le souvenir d’une telle princesse.

Как может петь поэт, когда, полны печали,

Узнав про ваш отъезд, и музы замолчали?

Всему прекрасному приходит свой черед,

Весна умчится прочь, и лилия умрет.

Так ваша красота во Франции блистала

Всего пятнадцать лет, и вдруг ее не стало,

Подобно молнии, исчезнувшей из глаз,

Лишь сожаление запечатлевшей в нас,

Лишь неизбывный след, чтоб в этой жизни бренной

Я верность сохранил принцессе несравненной.

Двор, знать и благородное рыцарство забудут отсутствующую, одни лишь поэтыостанутся верны своей королеве; ибо в глазах поэтов несчастье – это истинноеблагородство, и та, чью гордую красоту они воспели, станет им вдвое дороже всвоей печали. Верные провожатые, восславят они ее Жизнь и смерть. Когда человеквозвышенной души проживет свою жизнь, уподобив ее стихам, драме или балладе,всегда найдутся поэты, которые все снова и снова станут воссоздавать ее дляновой жизни.

В гавани в Кале уже дожидается великолепно разукрашенный, сверкающий свежейбелизной галеон; на этом адмиральском судне, на котором вместе с шотландскимразвевается и французский королевский штандарт, сопровождают Марию Стюарт еевельможные дядья, избранные царедворцы и четыре Марии, верные подруги еедетских игр; два других корабля его эскортируют. Галеон еще не выбрался извнутренней гавани, еще не поставлены паруса, а первый же взгляд, обращенныйМарией Стюарт в неведомую морскую даль, натыкается на зловещее знамение; толькочто вошедший в гавань баркас терпит крушение у прибрежных скал, его пассажирамгрозит смерть в волнах. Итак, первая картина, которую видит Мария Стюарт,оставляя Францию, чтобы принять бразды правления, становится мрачным символом:плохо управляемый корабль погружается в морскую пучину.

Внушает ли ей это знамение безотчетный трепет, гнетет ли ее тоска обутраченной отчизне или предчувствие, что прошлому нет возврата, но Мария Стюартне в силах отвести затуманенных глаз от земли, где она была так молода инаивна, а следовательно, и счастлива. Проникновенно описывает Брантомзахватывающую грусть этого прощания: «Как только судно вывели из гавани, задулбриз, и матросы развернули паруса. Сложив обе руки на корме у руля, она громкозарыдала, обращая взоры к тому месту на берегу, откуда мы отчалили, и повторяявсе тот же грустный возглас: «Прощай, Франция!» – пока над нами не сгустиласьтьма. Когда ей предложили сойти в каюту, чтобы отдохнуть, она решительноотказалась. Ей приготовили постель на фордеке. Отходя ко сну, она строгонаказала помощнику рулевого, чтобы, едва рассветет, если французский берегбудет еще в виду, он тотчас же ее разбудил, хотя бы ему пришлось кричать надсамым ее ухом. И судьба благословила ее горячее желание. Ибо ветер вскореулегся, пришлось идти на веслах и за ночь судно ушло недалеко. При восходесолнца вдали еще виднелся французский берег. Как только рулевой выполнил еепросьбу, она вскочила с ложа и, не отрываясь, глядела вдаль, без конца повторяявсе те же слова: «Прощай, Франция! Франция, прощай! Я чувствую, что больше тебяне увижу!»

Непроницаемо густой туман – редкое явление летом у этих северных берегов –окутывает все кругом, когда Мария Стюарт 19 августа 1561 года высаживается вЛейте. Но как же отличается ее прибытие в Шотландию от расставания с la douceFrance[*]. Там с нею в торжественных проводахпрощался цвет французской знати: князья и графы, поэты и музыканты соперничалив изъявлении преданности и подобострастной почтительности. Здесь же никто ее неждет; и только, когда суда пристают к берегу, собирается изумленная толпа –несколько рыбаков в своей грубой одежде, кучка слоняющихся без дела солдат,какие-то лавочники да крестьяне, пригнавшие в город на продажу свой скот.Скорее робко, чем восторженно, следят они, как богато разодетые именитые дамы икавалеры высаживаются на берег. Угрюмая встреча, мрачная и суровая, как душаэтой северной страны! Чужие смотрят на чужих. С первого же часа стесненнойдушой познает Мария Стюарт ужасающую бедность своей родины: за пятидневныйпереход по морю она удалилась вспять на целое столетие – из обширной, богатой,благоденствующей, расточительной, упивающейся своей культурой страны попала втемный, тесный, трагический мир. В городе, десятки раз спаленном дотла,разграбленном англичанами и повстанцами, нет не только дворца, но дажегосподского дома, где ее могли бы достойно приютить; и королева, чтобы обрестикров, вынуждена заночевать у простого купца.

Первым впечатлениям присуща особая власть, неизгладимо запечатлеваются они вдуше. Должно быть, молодая женщина не отдает себе отчета, что за неизъяснимаягрусть сковала ей сердце, когда после тринадцатилетнего отсутствия она, какчужая, снова ступила на родную землю. Тоска ли об утраченном доме,бессознательное сожаление о той полной тепла и сладости жизни, которуюнаучилась она любить на французской земле; давит ли ее это чужое серое небо илипредчувствие грядущих бед? Кто знает – но только, оставшись одна, королева, пословам Брантома, залилась безутешными слезами. Не так, как ВильгельмЗавоеватель[19], не с гордой самонадеянностьювластителя ступила она уверенной и твердой стопой на британский берег, нет,первое ее ощущение – растерянность, недоброе предчувствие и страх передсобытиями, таящимися во мгле.

На следующий день прискакал уведомленный о ее приезде регент, ее сводныйбрат Джеймс Стюарт, более известный как граф Меррей; он прибыл с несколькимидворянами, чтобы, спасая положение, хотя бы с какой-то видимостью почетапроводить королеву в уже недалекий Эдинбург. Но парадного шествия неполучилось. Англичане под неуклюжим предлогом, будто они отправляются на поискипиратов, задержали корабль с лошадьми ее двора, здесь же, в захолустном Лейте,удается найти только одного пристойного коня в более или менее сносной сбруе,которого и подводят королеве, женщинам же и дворянам ее свиты приходитсядовольствоваться простыми деревенскими клячами, набранными по окрестнымконюшням и стойлам. Со слезами глядит Мария Стюарт на это зрелище, и снова ейприходит на ум, сколь много утратила она со смертью своего супруга и какаяскромная доля – оказаться всего лишь королевой Шотландской, после того как тыпобыла королевой Франции. Гордость не дозволяет ей явиться своим подданным стаким жалким обозом, и вместо joyeuse entrée[*] по улицам Эдинбурга она сворачивает со своей свитой в замокХолируд, стоящий за городскими стенами. Дом, построенный ее отцом, тонет ввечерней мгле, выделяются только круглые башни и зубчатая линия крепостныхстен; суровые очертания фасада, сложенного из массивного камня, производят припервом взгляде почти величественное впечатление.