Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

В караулке нас зарегистрировали и сказали: идите устраивайтесь где-нибудь на 1-м этаже, на довольствие будете поставлены завтра, слушайте объявления по радио, за ворота не выходить, запрещено! Мы взвалили свои мешки за спины, вышли и тут же разбрелись кто куда. Я остался один в этой незнакомой обстановке и ощутил какую-то враждебность вокруг, причину которой никак не мог понять. Стал осматриваться вокруг, не найду ли сверстников и где пристроиться. Вечерело. Все классы и коридор были заполнены сидящими на полу группками призывников по 5–10 человек. Но что это были за призывники! Большинство групп составляли в основном сельские жители, «пожилые» мужчины 40–50 лет, татары, которых все называли бабаями. Они сидели у стены плотным полукругом, хмурые и молчаливые, подпирая спинами кучку из своих вещмешков, изредка бросали одну-две фразы и зорко и недружелюбно оглядывались вокруг. Что они все озираются, не понимал я, но вскоре узнал, в чем было дело. Совсем стемнело, но света в школе не было. Бабаи вытащили свечки (надо же, как они сообразили захватить?), зажгли их и приладили на мешки, по 2–4 штуки на кучку. Я выбрал в коридоре группу бабаев, показавшуюся мне более добродушной, и уселся напротив, у окна, подложив мешок за спину. Стало совсем темно. Только там и сям мерцали свечи, оставляя колеблющиеся тени на стене. Временами в разных концах коридора и из классов раздавался чей-то возмущенный голос, иногда переходящий в крик, слышался шум, потом все смолкало. Вот из темноты коридора показались двое парней по 20–25 лет, без вещей (странно, подумал я). Они остановились и сели на пол вплотную к «моей группе», сказав как-то бесцеремонно: «Вот здесь светло, поиграем», и один из них привычным движением вынул из кармана колоду карт и стал ловко тасовать. Из темноты с другого конца коридора к ним присоединился еще один парень. Образовавшаяся компания стала азартно играть, выкрикивая всякие непристойности. «Урки!» — промелькнуло у меня в голове. Неужто и они призваны в армию? Бабаи насторожились и как-то напряглись, собираясь дать отпор, если что. А эта компания, не обращая на них внимания, продолжала яростно резаться в карты и даже вроде ссориться. Вдруг из темноты быстрым шагом вынырнули двое и быстрым, молниеносным движением выхватили по мешку из-за спины опешивших бабаев и бегом, мимо меня, скрылись в темноте противоположного конца коридора. Бабаи вскочили, и двое из них бросились вслед, но не тут-то было! Игравшие как бы невзначай подставили ножки, и оба с диким криком рухнули на пол. Образовалась куча. Бабаи и игроки вскочили и стали орать друг на друга, грозя кулаками, а похитителей и след исчез. Бабаи попытались схватить хотя бы одного из игроков и уволочь его в охрану, но тот при поддержке дружков вывернулся и был таков. Оставалось пожаловаться охране караула.

Пришел комендант караула или его помощник, молча выслушал всех, пожал плечами и как-то безнадежно сказал, что они поговорят с возможными участниками грабежа, но, скорее всего, ничего сделать не смогут. Не смогут, так как контингент молодых призывников состоит в основном из осужденных, которым тюрьму заменили отправкой на фронт, скорее всего в штрафбаты, и им море по колено. Тем более что уголовники сбились в шайки. Стали понятны эпизодические крики из темноты, там происходило аналогичное «представление» по добыче провизии голодными шайками. На другой день из расспросов и наблюдений я понял, что весь контингент находящихся сейчас на призывном пункте состоял из двух основных социально-возрастных групп. Колхозники в возрасте, в основном татары и башкиры, ранее не призванные как раз по причине возраста и болезней, с одной стороны, и молодежь. Молодежь состояла в основном из осужденных, которым заменили «срок» на армию (большинство), и ребят, освобожденных ранее от службы по разным болячкам (меньшинство). Вот в какую компанию я попал из-за моего «белого» билета! «Какой-то сброд», — сказал в сердцах один из караульных. «Нормальные» призывники были еще зимой и в начале весны, их уже давно отправили в части. Шла тотальная мобилизация.

Постепенно все успокоилось, шум стих, все стали приспосабливаться ко сну, бодрствовали только по очереди дежурные у каждой кучки. Мне безумно хотелось спать, надо было устраиваться, но как после всего увиденного? Было, наверно, около 12 вечера. Необычный, нервный день, уже далеко от дома, первый день после призыва заканчивался. Я навалился на свой мешок, буквально обнял его, опустил голову, прижавшись к стенке у подоконника, и в этой неудобной позе мгновенно уснул тревожным сном. Не прошло и часа или двух, как я почувствовал, что куда-то проваливаюсь. С усилием открыл глаза и обнаружил, что мешок «похудел», уменьшился, а с другой стороны к нему притулился кто-то щуплый, мгновенно замерший, как только я поднял голову. «Мерзавец!» — не то крикнул, не то подумал я и со всей силой треснул кулаком по башке лежащего. Раз, два, три… «Мерзавец» по-заячьи пискнул, отполз, вскочил и исчез в темноте. Никто из окружающих не отреагировал. Подумаешь! Не такое видывали, да и своя рубашка ближе к телу. Ощупав мешок, я обнаружил, что он распорот и вытащена буханка хлеба. Сон прошел, болела голова. Забрезжил ранний июльский рассвет, я достал иголку, заштопал прореху и проверил свои припасы. Слава богу, успели вытащить немного, всего одну буханку. Побрел с мешком за спиной в туалет, помылся. Голова посвежела, и я вышел во двор школы. Наступало свежее июльское утро. Ну и ночь! Как же быть дальше? Ведь так я долго не выдержу, ограбят или отнимут обязательно, я ведь одиночка, и что тогда делать?

Динамик проорал «Подъем!», и вскоре приехала полевая кухня. Каждый получил по списку половник перловой каши, кусок черного хлеба (черняшки) и столовую ложку сахарного песку. Добавили домашних припасов и кипяточку (этого бери вдоволь), и получился завтрак хоть куда. После завтрака только устроился отдохнуть, как вдруг динамик несколько раз повторил: «Орлов, быстро в караулку». Оказалось, что приехала мама, ждет за воротами, а меня никак не найдут! Вот это сюрприз, совсем не ожидал. Куда девать мешок? Справился в караулке, можно ли его оставить, не пропадет ли? Старший сержант любезно сказал, чтобы не беспокоился, клади в угол, все будет в сохранности. Получил увольнительную записку до вечера и выскочил за ворота. Вот и мама! Где устроиться? Напротив ворот, на другой стороне улицы, был одноэтажный домик с большим крыльцом с крышей.

День выдался теплый и солнечный, и мы удобно расположились на ступеньках крыльца. Мама стала расспрашивать, пичкать меня привезенными гостинцами и все сокрушалась, что ничего не вышло с отсрочкой призыва. Было хорошо, спокойно, спало напряжение прошедших суток, и тут же сказалась бессонная ночь, я неудержимо захотел спать. Сказал, что хочу подремать немного. Устроился на ступеньках, положил голову на мамины колени и мгновенно заснул. Мама не будила меня, и я проснулся, когда солнце стало клониться к вечеру. Боже, сколько я проспал, и ведь скоро свидание кончится! Еще немного поговорили, и мама заторопилась на поезд, пообещав еще приехать. Мы попрощались, и я вернулся в караулку за мешком. Мне его как-то суетливо вернули. Караульный, пряча глаза, сказал, что все в целости. Я почувствовал, что что-то не так. Выйдя из караулки, проверил мешок и обнаружил, что умыкнули пол банки меда и кусок хлеба. Вот так караульные! Никому нельзя доверять. В плохом расположений духа вышел во двор.