Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Один ловкач из «братвы» обнаружил вагон с продуктами, проник туда, сорвав пломбу и умыкнул что-то для себя и своей «братвы». Эти похождения обнаружили, и железнодорожные власти усилили охрану состава с продовольствием и жмыхом, привлекли даже собак. Кстати, состав с продовольствием стоял на соседнем с нашими вагонами пути. Невзирая на усиление режима, все тот же ловкач повторил набег (возможно, мало взял для «братвы»), его засекли, и началась погоня, но он умудрился улизнуть. Сцену погони со стрельбой, которую открыл один охранник, мы наблюдали из дверей вагона. Это было уже слишком, и то же самое начальство решило организовать обыск наших двух вагонов. Нас предупредили о надвигающемся в ближайший час «шмоне», и встал вопрос, куда девать запасенный жмых. Выносить и выбрасывать было поздно, да и жаль, и тут я предложил всем выход. Надо полностью до упора открыть дверь нашего товарного вагона и через окошко, которое перекрывала открытая дверь, покидать все кулечки со жмыхом в пространство между дверью и стенкой вагона. Так и сделали. Вскоре появился наряд охранников, пожилых дядек, и под наблюдением наших сержантов стал все осматривать и перетряхивать наши вещи. Видно было, что делать это им было неприятно (обыскивать голодных ребят), они провели операцию кое-как и быстро убрались. Ничего, естественно, не обнаружили. Немного погодя мы отодвинули дверь, и хозяева пакетов и свертков разобрали их по своим углам. Последствием этой истории было то, что уже поздно вечером нас, наконец, прицепили к одному из составов и отправили к станции назначения, выдав предварительно небольшой, скудный паек на сутки (кажется, по горсти сухарей). Перегон до Тоцка действительно укладывался в сутки, но это в нормальных условиях. Наш же поезд плелся двое или трое суток с бесконечными остановками на каждом разъезде, не говоря уже о станциях, пропуская более «срочные» поезда.

Отмечу, что почти всю дорогу до Тоцка, вечерами, перед отбоем, когда все уже лежали, я по просьбе моих сверстников рассказывал по памяти что-то прочитанное мной еще в Москве: «Сердца трех» Джека Лондона, еще какие-то рассказы. Рассказывал «с продолжением», все слушали меня с интересом и каждый вечер просили «продолжить» или начать новое. Потом такие устные «чтения» повторилось уже в действующей части, совершенно в других условиях. Признаюсь, делал я это с удовольствием, так как отвлекался от ужасов настоящего, и мне было приятно, что слушают с удовольствием.

За все время пути я бросил на станциях пару открыток, где коротко сообщил, что жив, здоров, нахожусь в пути в запасной полк, адреса пока нет. В дальнейшем старался посылать весточку каждую неделю.

На следующий день после отъезда из Кинеля на одном из перегонов, тихом и малолюдном, сержанты вдруг решили провести очередную поверку, хотя последнее время они делали ее крайне редко и нерегулярно (полагалось проверять каждый день). Здесь это выглядело совсем бессмысленно. Я заподозрил неладное и опять не ошибся. Перед поверкой ко мне, один за другим, подошли двое: мой приятель Виктор из нашего вагона и другой из соседнего, где жили «братки» и сержанты. Они предупредили, что поверка липовая, делается по сговору между Паханом и сержантами с целью пошарить в нашем вагоне у гражданских лиц, короче ограбить, в том числе и меня. Во время поверки специально оставленный браток откроет заднюю дверь, влезет и быстренько «подчистит» наш вагон. Я опешил. Как? Не может быть! Своих! Сержанты спелись или подчинились уголовникам? Они же назначили меня старшим по вагону! Мои осведомители с грустью пожали плечами, мол, такова реальность, и сказали: мы предупредили, не выдавай нас, а дальше думай сам.

Далее разыгрался отвратительный спектакль. Объявили поверку. Все соскочили на землю и построились перед вагонами в две линейки. А я остался лежать на своих полатях, предварительно развязав мешок со своим барахлом. Лихорадочно билась мысль, что делать? Ведь сейчас обязательно вызовут, а я не имею права перечить представителям власти, тем более военной, приказ есть приказ, а за невыполнение… Тогда у меня еще работало довоенные воспитание и опыт: нельзя перечить власти, будет хуже! Был очень тихий, теплый, солнечный вечер. Каждый звук, даже шорох долетал до ушей. «Почему не все вышли, сколько раз приказывать!» — услышал я голос старшего сержанта, и он поручил одному из команды обойти вагоны. В дверях показалась голова посыльного. «Что лежишь? Слезай, „Старшой“ приказал немедленно в строй!». «Сейчас», — ответил я, и голова исчезла. Тут я принял решение разбросать все по настилу, не будут же все собирать — это требует время, а я потом соберу. Вывалил почти все из мешка, оставив в мешке для «приманки» половинку уже зачерствевшего домашнего каравая и еще какую-то мелочевку. Раскидал все по настилу, прикрывая в беспорядке скудными, своими и соседскими, шмотками. Набил карманы брюк частью съестного, выпрыгнул из вагона, предварительно плотно закрыв заднюю дверь, и вяло пошел к строю. Сержант что-то рявкнул, но я, встав в строй, уже не обращал внимания и стал наблюдать за вагонами. Было горько и обидно. Сержант начал перекличку нарочито медленно. Каждый отвечал «я», прекрасно понимая, что к чему.

Дальнейшее прошло, как и ожидалось. Из задней двери соседнего вагона прокралась фигура одного из «братков», он с усилием и, наверно, внутренне чертыхаясь, открыл заднюю дверь нашего вагона, влез, пошуровал немного (поверка заканчивалась!) и спрыгнул обратно, унося мой мешок. «По вагонам!» — скомандовал сержант, поняв, что «дело сделано». Я тут же залез к себе и стал определять потери. Мой расчет оказался правильным. Исчез только мешок и немного рядом разбросанных вещей, в том числе опасная бритва, взятая мной в ветлечебнице. Торопился «браток». У Степана и моего соседа тоже исчезли мешки. Правда, там почти ничего не оставалось. Собрав в кучу все разбросанное и понимая, что без мешка мне не обойтись, я пошел в соседний вагон и вызвал Пахана. «Отдайте мешок, мне не на чем спать, и бритву, остальное жрите», — сказал я. Пахан, как и в случае с дедом, состроил удивленное лицо, потом пошарил и выкинул мой мешок, сказав, что бритву не нашел. Схватив мешок, я вернулся к себе в вагон, запихнул обратно все, что осталось, и лег в плохом настроении. Мои приятели и кое-кто из обитателей вагона пытались утешать, говоря, что выхода не было, такова жизнь, завтра-послезавтра уже приедем и вся эта гадость кончится. Но на душе было скверно. Сержанты вызывали брезгливое, но и настороженное отношение к себе. Формировалось отрицательное отношение к командирам вообще, и укрепилась мысль, что надо рассчитывать только на себя.

На следующий день мы застряли на очередной станции, и там запомнились два события: приобретение продуктов и дезертирство Пахана с единомышленником.

Мои продукты заканчивались, остались одни сухари и немного сахарного песку, и я решил загнать, точнее, обменять мои еще крепкие ботинки на съестное. На улице тепло, завтра-послезавтра должны приехать, можно походить и босиком. В лагере все равно всю одежду выбросим и получим полное обмундирование. Мои приятели и другие призывники уже спустили все, что было можно, в обмен на продукты и щеголяли босиком и в старой легкой одежде, только чтобы прикрыть тело. Пока поезд стоял, я пошел на станционный базарчик. После нескольких попыток обменял ботинки на стакан ряженки, которую тут же выпил, и вареную курицу с куском хлеба. Вернулся и почти два дня «пировал», так надоела сухомятка!