Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Около полудня остановились на большой станции, кажется, Белебей. Тут же к нашим вагонам вплотную сбежались местные торговки и торговцы со своими нехитрыми домашними припасами, приготовленными для проезжающего люда: буханки хлеба, фунтовые куски масла, сало, молоко, сметана, огурцы, традиционные отварные и жареные куры и т. п. Шум, гам. Не знают они, кто едет в этих вагонах, а то бы разбежались; думают небось, что мобилизованные всегда готовы что-то купить. Что-то сейчас будет, думал я с грустью и сожалением, глядя из теплушки на бойкую толпу продавщиц и редких продавцов-старичков. Думал и не ошибся.

Вот из соседней теплушки спрыгнули несколько «братков» — урок во главе со своим Паханом. Они стали уверенно расхаживать среди торгующего люда, заинтересованно рассматривая товар и даже торгуясь. Сейчас начнется представление, подумал я, и оно началось. Один из братков взял на ладонь завернутый фунт масла, стал подбрасывать его и что-то говорить бабке-торговке, похоже, что не хватает веса или цена высока. Бабка, живо жестикулируя, доказывала обратное. Вдруг браток резким движением ловко швырнул этот фунт через плечо прямо в свой вагон, где оно и исчезло. Бабка завизжала, а парень быстро отскочил и был таков. Другой браток подошел к деду, торговавшему огурцами из мешка, взял пару или тройку и стал спокойно удаляться. Дед метнулся за ним, оставив без присмотра мешок, который тут же подхватил третий браток и так же швырнул в свой вагон. С разных сторон полетели в вагон свертки с кусками провизии. Я вспомнил первую ночь на призывном пункте — тот же почерк! Поднялся страшный шум, крики «Караул!», «Милиция!», «Грабят!»… Часть торговцев с проклятиями убежали, часть, яростно махая кулаками и жутко ругаясь, столпилась у дверей вагона. Но что они могли сделать? А где же сержанты, почему не прекратят безобразие? — не понимал я, хотя закралось подозрение, что они «умыли руки», но почему? Появился наряд железнодорожной милиции с человеком в форме с красной фуражкой (дежурный, помощник или начальник станции). Наряд оцепил наши вагоны. Поодаль сгрудились ограбленные торговки, громко переговариваясь и ожидая разрешения конфликта. Старший наряда подошел к дверям вагона и стал требовать нашего сопровождающего. И только тут появился «Старшой», спрыгнул и стал объясняться, разводя руками, что я, мол, не в силах ничего сделать, замучился, этих урок везу в армию, они голодные, нет с ними сладу, отправляйте скорей, как бы большей беды не было. Что было делать? Старший наряда чем-то грозился, но потом плюнул и с человеком в форме пошел к толпе объяснять безнадежность ситуации. Толпа что-то возражала, неслись проклятия в нашу сторону, но вскоре она рассеялась. Только дед, у которого украли мешок с огурцами, подошел к соседнему с нашим вагону и стал просить, чтобы отдали хотя бы мешок. В дверях появилась наглая рожа Пахана и состоялся примерно такой диалог:

Пахан. Что тебе, дедушка, надо?

Дед. Мешок с огурцами ваши забрали.

Пахан. Безобразники. (Обращаясь в глубь вагона.) Кто взял мешок с огурцами у деда, суки? Молчат! Дед, не помнишь, кто взял?

Дед. Где там упомнить. Кинули в ваш вагон. Отдайте хоть мешок, он у меня один.

Пахан. Хорошо, я сейчас всех перещупаю. (Он отошел вглубь, послышалась возня, и он вернулся к дверям.) Огурцов не нашел, а вот мешок какой-то валялся. Твой?

Дед (обрадованно). Мой, мой.

Пахан (кидает мешок). Тогда забирай. Больше ничего не могу.

Дед (поднимая мешок). Спасибо хоть на этом.

Дед понуро уходит. Оцепление осталось до отхода состава. Нам запрещено выходить, а если по нужде, то только в сопровождении караульного. Сержанты довольны, инцидент исчерпан, и не нужно следить, не убежал ли кто.

Я забрался на полку. На душе было скверно, гадко. Вскоре состав тронулся и до вечера нигде не останавливался. Только, когда совсем стемнело, прибыли на крупную станцию, сплошь заставленную составами (помнится, Бугуруслан), и наш товарняк стал. Стоим минут 5–10. В теплушке кто уже спал, кто готовился ко сну. Собирались закрыть дверь, как вдруг появился запыхавшийся сержант и закричал: «Подъем! Быстро строиться и бегом на отличный обед! Через 20 минут состав поедет, надо успеть». Спешно выгрузились и почти в полной темноте, цепочкой, во главе с сержантом, побежали мимо каких-то составов, складов, заборов. Вот столовая в плохо освещенном бараке. Столы, на 10 человек каждый, уже накрыты: миски, ложки и, главное, огромная кастрюля густого борща с хорошими кусками мяса на каждого, кастрюлька гречки. Самый шустрый быстро разливает горячий, вкусный, по-домашнему сваренный борщ. Так давно не было ничего горячего, кроме кипятка! Только успеваем съесть полтарелки, как вбегает сержант с командой: «Встать! Бегом к поезду, сейчас отправляется». Хватаем куски мяса, гущу, несколько ложек каши и, дожевывая на ходу, мчимся обратно. Эх, в спешке не захватили котелки, можно было слить оставшееся. Никак нельзя отстать, хлопот не оберешься, еще угодишь в штрафную роту. Только влезли в теплушку, лязгнули буфера, и состав медленно тронулся в путь. Последние ребята из нашей команды залезали на ходу. Думаю, что с предыдущей остановки сюда сообщили, что едет голодная, неуправляемая команда и нас решили накормить во избежание возможных эксцессов. Поскольку связи с поездом не было, нас не смогли предупредить заранее и все прошло в страшной спешке. Больше нас нигде не кормили. Отпечатался этот борщ, больше нигде, ни в лагере, ни в части, никогда не пробовал подобного борща.

На другой день прибыли на крупнейшую узловую станцию Кинель, рядом с Куйбышевом (Самарой), и здесь застряли надолго. Наши вагоны отцепили и перевели на запасной путь. Вначале сказали, что до вечера никуда не поедем. Все вылезли из теплушек, оставив только дежурного в каждом вагоне. Побродили по станции, кое-кто сбегал на довольно большой базар, оказавшийся неподалеку. Естественно, что шпана из соседнего вагона пошарила по базару и кое-что умыкнула. Однако ни вечером, ни на следующий день нас никуда не везли. То же повторилось и в последующие дни. Продовольственный паек заканчивался. Продукты оставались еще у тех, кто имел что-то из дома или имел деньги и мог прикупить необходимое. Я сходил на базар и истратил всю оставшуюся у меня небольшую сумму на пополнение похудевших запасов. Нас не кормили и новый паек не давали (что-то нарушилось, может, просто головотяпство). Назревали голодные времена. Сержанты сбились с ног, уговаривая станционное начальство поскорей отправить нас в Тоцк, пристегнув к попутному составу, грозили неприятностями от нашего «контингента». Ничего не помогало. Железнодорожный узел огромный, основные заботы — это пропустить составы с воинскими эшелонами и боевой техникой. А тут мелочевка, подождут. Плохо с прокормом? Это не наши заботы, говорило станционное начальство. Возможно, прослышав про художества «контингента», начальники попутных составов отказывались цеплять наши вагоны. Шпана уже навела шороху на базаре, и там усилили патрули. Одного уже поймали, и ему грозит штрафбат. А остальным что делать?

Мимо нас непрерывно, с короткими и длинными остановками, проходили составы. И вот однажды прибежал один член нашей команды и сказал, что на одной из платформ состава, стоящего напротив наших вагонов, везут подсолнечный жмых. Обычно он используется как концентрат для питания коров и прочей скотины, но тут, с голодухи, и для нас подойдет. Можно сделать запас на случай, если ничего давать не будут. И потянулась наша команда поодиночке, чтобы не застукали, таскать этот жмых. Мой сосед приволок целую запазуху и предложил часть мне. Я согласился, взял эти пластины, похожие на куски кунжута, попробовал, не понравилось. Конечно, с голодухи можно грызть и жмых, но у меня еще была пара буханок черняшки, порядочно сухарей, остатки масла в банке и баночка с медом, которую я берег, как НЗ (неприкосновенный запас) на крайний случай.