Тасмин - Александр Операй
Шрифт:
Интервал:
Сила разливается по всему телу. Она пробуждает сердце. Даутцен жива. Она чувствует это каждой клеткой. Жизнь. Жизнь. Жизнь.
Но свет слишком яркий.
Он выставляет на показ все недостатки реального мира.
Даутцен видит какая ужасная и старая кожа на руке, которая ее обнимает. Эта ладонь старухи. Древней бабки на пороге могилы.
Незнакомка прячет руку под одеяло. Слишком поспешно.
Девушка молчит и смотрит Даутцен в глаза. Бесстыжая. Никакого приличия. Словно в цирке. Она что никогда не видела голубого цвета?
Даутцен переворачивается на спину.
Очень ей нужно смотреть прислуге в глаза.
Такая сама не отвернется. Ну и не надо. Проще рассказать все отцу. Он разберется.
И вот здесь.
Только сейчас. Глядя на потолок. Даутцен понимает, что это не дом ее отца. И не замок лорда Линдеманна. И не Затонувший лес. Она находится где-то в другом месте.
Это смешно.
Потому что является правдой.
Что-то шумит.
Странные звуки повторяются снова и снова. Колебание. Шелест. Скрипы и стоны. Тяжелое дыхание. Глубокий вдох. Шумный выдох. Что-то огромное совсем рядом. Недовольное, сердитое существо проверяет мир на прочность. Оно отступает и опять возвращается. Один и тот же цикл повторяется множество раз. Шорох. Басовитый гул и затем приглушенный грохот.
—Океан,— произносит Даутцен.
Вот нужное слово.
Оно всплывает в памяти так легко, как будто она жила с ним тысячи лет и знает, что это такое. Только она совсем не помнит откуда оно. Может из книг, которые она тайком брала читать из библиотеки отца. Или было брошено кем-то из слуг в описании какой-нибудь скабрёзной истории. Но скорее всего океан пришел к ней лишь в этом мире. Нашел ее. И теперь шумит. Шепчет Даутцен, что она жива. Они теперь дышат в одном не стихающем ритме.
—Он красивый,— говорит незнакомка.
—Похож на дракона?
—Не знаю. Тетур спит в Когтистых горах, а я там никогда не бывала.
—Отец говорит, что они все давно вымерли.
—Мудрый человек.
Даутцен пожимает плечами.
—Океан. Почему он такой шумный?
Незнакомка приподнимается на кровати и смотрит в окно.
Даутцен видит ее плечи, грудь, живот и… поспешно отводит глаза от темного треугольника между ног.
Она никогда не видела девушек там.
Это совсем неприлично.
Немыслимо.
Непозволительно.
Бог не простит!
Катерина как-то показала ей грудь. Глупая. Гордилась размером. Мужчины уже не дают ей прохода. Сказки и враки. Даутцен смеялась. И плакала целую ночь. Она-то замуж не выйдет. Никто не возьмет. Ее грудь как у мальчика. Нечем гордиться.
—Он совсем рядом,— говорит незнакомка.
Даутцен хочет придвинуться к окну и посмотреть на океан. Но это значит прикоснуться к девушке. Почувствовать ее кожу. Одна эта мысль заставляет Даутцен сильнее закутаться в одеяло.
—Хочешь взглянуть?
—На тебе нет одежды.
—Ты тоже в чем мать родила.
Какое-то время Даутцен молчит. Она хмурится все больше и больше. На лбу появляется несколько длинных морщинок. Может быть, если бы она была старше, то поступила бы по-другому. Но она все еще ребенок. Ей четырнадцать. И лишь два месяца назад у нее пошла первая кровь.
Даутцен отбросила одеяло и встала на кровати рядом с незнакомкой.
Дом качнулся, но все же остался на месте. Она едва не упала в обморок такой слабой была. Даутцен переждала пока тьма отступит и зрение прояснится, а потом гордо и без тени сомнений взглянула в окно.
Океан.
—Он как твои глаза.
2
Тасмин ушла.
Даутцен кричала. Молила. Заклинала. Угрожала. Просила.
Ничего не помогло.
Девушка ответила только на один вопрос.
Злая. Глупая. Черноглазая ведьма!
Она дала Даутцен лекарство и заставила выпить воды. Жар снова вернулся. Пришлось подчиниться.
—Постельный режим.
—Тасмин.
—Тебе нужно поспать. От этих таблеток всегда тянет в сон.
—Что это значит?
—Побочный эффект. Так на тебя влияют лекарства этого мира.
—Нет. Я спросила о твоем имени.
—На востоке так называют цветок, который считается символом страстной любви.
Наверное хорошо, когда твое имя так много значит.
Даутцен.
Голубка.
Маленькая глупая птичка.
Отец говорил, что так ее назвала мать, когда в первый и последний раз увидела дочь. Роды были долгими и тяжелыми. Аннека умерла на следующий день от заражения крови. Все боялись, что таже участь постигнет и дочь. По замку прошел слух, что ребенок родился мертвым, но потом Михаил принес маленькую Даутцен в общий зал. Она кричала и плакала пока многочисленные родственники спешили найти в ней черты Аннеки. Но от матери ей ничего не досталось. Только могила в семейном склепе под церковью.
Трудно любить или испытывать отвращение к каменной плите, под которой покоится прах.
Но Даутцен смогла.
Она ненавидела мать.
И была рада что ни капли на нее не похожа. На портрете в кабинете отца Аннека оказалась невысокой темноволосой женщиной с круглым лицом. Вздернутый нос — вот и вся ее гордость.
Даутцен росла и тянулась все выше и выше. В четырнадцать лет она уже догнала Михаила. И скоро могла бы смотреть на отца с высока. Худая. Белая как вода в реке Лета.
Со временем Даутцен поняла. Она не похожа на мать. Кто бы спорил. Но в ней нет ничего и от Михаила. Она часами разглядывала себя в зеркале, пытаясь обнаружить хоть какое-то сходство с отцом. Пересмотрела портреты всех родственников. И ничего не нашла.
И голубые глаза.
Вот что смущало всех больше всего.
Во всем замке. Да что там. В землях на сотни верст не было ни одного человека с таким цветом радужной оболочки.
—Он как твои глаза,— сказала Тасмин, глядя на океан.
Слова запали Даутцен в душу.
Никто никогда не говорил о них так красиво. С восхищением в голосе. И с такой милой грустью.
Ее глаза всегда были лишь доказательством постыдной правды. Каждый вассал отца, друг, родственник и слуга видел в них то, что хотел. Позор. Оскорбление. Даутцен не была дочерью Михаила. Аннека ему изменяла.
Девочка лежала под одеялом и слушала волны. Они набегали и сползали обратно. Все страсти и боль на берегу. Океан знает об этом. Когда-нибудь он смоет всю печаль этого мира. Сотрет в песок города и селенья. Шепот прилива баюкал Даутцен. Она не заметила, как уснула.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!