Большой куш - Владимир Лорченков

Днем брезент снят и по полю ездят автомобили на электроприводе. На каждом автомобиле – огромный чехол в виде лебедя. Стало быть, это и есть Озеро Танцующих Лебедей. Сейчас на каждом лебеде или около него развалились мы. Директор прочитал в тесте для руководителей, что люди на собраниях должны располагаться как им угодно для Повышения Эффективности Вынесенных Решений.

Только Белоснежка стоит у шеста, которым автомобиль прикреплен к крыше с проводкой, и это наводит меня на определенные мысли. И похоже, не только меня, судя по взгляду похотливого козла Микки, и я совершенно отчетливо произношу про себя – сдохни, чувак. Если ты сегодня сдохнешь, я устрою вечеринку и нажрусь, как свинья, как Три Поросенка вместе взятые, тем более что они и правда жрут, как свиньи. Ну, наши Три Поросенка, имею я в виду. Из-за этого у ребят даже носы в прожилках. Кстати, сегодня Поросята пить остереглись судя по их унылым лицам. Ну, еще бы. Ведь вечером у нас первый контрольный тест на алкоголь. Я его не боюсь и подмигиваю Поросятам. Один из них крутит копытом у виска.

– Друзья! – зычно глаголет директор. – Я рад приветствовать вас всех сегодня в… В день испытаний наша фирма не… Было бы весьма… Поскольку налоговые отчисления за… И в связи с обрушением в…

– Сказал бы проще, козел, – бурчу я, – прибавки к жалованию не дождетесь.

– …тому прибавки к жалованию вы не дождетесь! – рявкает директор, и я вздрагиваю.

– И нечего на это жаловаться! – поднимает он палец.

– Вспомните только о том, что все дорожает. Буквально все! А зарплаты у вас, между прочим, не падают! – делает он удивительно нелогичный для нас вывод.

– А теперь к следующему пункту нашего собрания, – вспоминает директор.

Я последний раз желаю Микки-Маусу всяческих бед – я проклинаю его по-настоящему и сосредотачиваюсь на директоре. Ничего. Сегодня я докажу себе, что вовсе не такой лузер, каким меня считают все, в том числе и я. Так сказать, легкий эксперимент в сфере доверия к самому себе. Снуппи позаботился о том, чтобы дерьмовая псина не психовала из-за запаха алкоголя, но я-то пошел дальше и решу сегодня кое-какие свои проблемы. Вернее, одну. В лице, то есть в морде, Микки.

– Как вы знаете, некоторые сотрудники нашего парка, которые думают не только о том, чтобы пожрать да упиться дешевой водкой, – угрожающе начинает директор, – озаботились некоторыми Действительно Важными Вещами.

– Например? – робко спрашивает кто-то из Охотников, который, видно, новичок.

– Например, укрепление дисциплины, увеличение прибыли и, как следствие, процветание всего нашего предприятия, – говорит директор.

– А, – робко говорит Охотник, и это уже лишнее.

– Хер на! – орет директор, и бедняга Охотник рад бы сейчас в пузо волку залезть, что он, собственно, и делает каждый день, когда лазит туда за Красной Шапочкой. – Попрошу не перебивать!

– Так вот, эти ребята, эти Молодцы, разработали корпоративный устав. Несколько, так сказать, правил. Так, ничего особенного. Не бухать, не курить, не тратить рабочее время на всякое дерьмо, быть в форме, улыбаться, петь. Как вы считаете, правильно это?

– Да-да-да… – проносится легкое эхо над Озером Лебедей.

– Отлично, – говорит директор, – отлично…

– Только, – вдруг отталкивает он ногами лебедя, на котором уселся, и птичка разворачивается так, что директор глядит прямо на меня, – есть в нашем коллективе моральные уроды, которым не по нраву то, что некоторые ребята хотят помочь мне навести здесь порядок. Как думаете, кто это, а?

– Хм, – презрительно бросает Микки и выразительно глядит на меня, но имени не называет.

– И я тебя люблю, – пытаюсь я улыбнуться, – мой дорогой Микки.

– Заткнитесь оба! – говорит директор. – Так вот, этот Кое-Кто, этот, блин, полушубок из плюша, этот полосатый бухарь, этот…

– Попрошу без оскорблений! – ору я.

– Откуда же тебе знать, что это ты, я же имени твоего не назвал! – торжествующе орет директор, и я понимаю, что проиграл, попался на простейшую учительскую уловку, эх…

– Хорошо, что ты понимаешь, что это именно ты, – говорит директор, – а теперь послушайте-ка все, что этот умник накалякал и повесил на стену директорского дома.

Теперь облажался он. Все смотрят на меня с восхищением. Пойти на такое. Да это все равно что штурмовать Нормандию, но не в сорок четвертом, а в тридцать девятом, блин. Интересно, пытаюсь я определить, потому что не вижу, Белоснежка тоже мной восхищена?

– Этот позер решил, что он Жуванецкий. Петросян, чтоб его, – говорит директор, и роется в кармане. – Да где же оно? А! «Выпивай хоть изредка… Мы принимаем исповедь детства, мы причащаем детей „Ромашкой“… наша работа достаточно тяжела для того, чтобы изредка поощрять нас за нее…

– Ибо что есть мы? Мы и есть священники. Мы принимаем исповедь детства. Мы причащаем детей «Ромашкой», мы даем им облатку…»– читает директор, и его лицо искажает гримаса отвращения, прямо хоть сейчас в «Комнату страха», – тьфу, сколько дерьма-то, а?

– Ребята, – обращается он ко всем. – Я вам хочу сказать, что умники мне тут не нужны, понятно? Это все клево для корпоративных гимнов, возможно, я даже кое-что передеру отсюда для приветственной надписи для клиентов, только не рассчитывай, Енот, что ты хоть что-то за это получишь, да, все это красивый треп, но если по существу…

– Если по существу, – говорит директор, – мы работаем на фабрике денег. И она ничем не отличается от любой другой фабрики. Разве что вам здесь веселее, потому что свежий воздух и моторы поднимать не надо. Ага?

– Ага, – отвечает хор, и мне перестает нравиться эта древнегреческая трагедия в новомолдавском исполнении.

– Так, – глядит директор, – что тут еще. Ага. Почему бы вам, это мне, в смысле, да? Так. «Почему бы вам не учитывать, что наша (в смысле ваша, да?) работа пусть и не так тяжела, как у шахтера, но все-таки достаточно тяжела для того, чтобы изредка поощрять нас за нее… а не за стукачество или идиотские и никому на хер не сдавшиеся уставы, которые пишут стукачи, которые еще в парк заходили, когда некоторые…» — да-да, я говорю о себе…

– М-да, – говорит Микки-Маус и демонстративно глядит в небо.

– М-да, – говорит директор. – Кроха Енот, а по-моему, ты завидуешь.

– Я?! – начинаю было я.

– Ты, – говорит Микки-Маус. – Конечно завидуешь. Кто ты? Один из. Енот из семейства, блин, Енотов. Старый неудачник. Сколько тебе? Тридцать? Ха-ха. Да мне двадцать один, и я уже Микки-Маус, единственный персонаж парка, а не один из, не плесень гребаная типа тебя, неудачник херов, понял, ты за…

– Стоп! – поднимает руку директор. – Читаю дальше. «Почему бы не доверять старым сотрудникам новые роли». Это в смысле мне им доверять? Таким, как ты, Кроха Енот? «У Снуппи-Дога задница отваливается…»