Надежды леди Коннот - София Джеймс

Неужели отец Ричарда способен ощущать то же самое? Неужели он ее предупреждает? Дядя Джеффри сам просил ее о разговоре наедине; прежде такого не случалось.

– Вы хорошая девушка, Сефора, честная, порядочная. Любой будет гордиться, когда назовет такую, как вы, своей дочерью. Но… – Он наклонился вперед, и она тоже. – Убедитесь, что вы получаете от жизни то, чего хотите. Доброта – не повод забывать о страсти!

Герцог закашлялся. Камердинер, стоявший в противоположном конце комнаты, поспешил на помощь хозяину. Ричард тоже направился к ним, хотя и держался чуть поодаль. Ему как будто неприятно было видеть болезнь и ее последствия. Он не подошел к ним, а стал ждать, когда невеста встанет и подойдет к нему.

– Сефора, по-моему, нам пора идти. – Он демонстративно достал часы из нагрудного кармашка; занятой и важный человек.

– Да, разумеется.

Наклонившись к дяде Джеффри, она объяснила, что им нужно ехать. Ричард же стоял на пороге. Ему не терпелось поскорее уйти. Когда она подошла к своему будущему мужу, тот взял ее за руку и крепко сжал.

«Моя».

Он всячески демонстрировал свою власть над ней, и в Сефоре проснулись прежние робость и неуверенность. Она покорно позволила жениху себя увести.

* * *

В ту ночь Сефоре снилась вода. Вода заливала лицо. Она барахталась в холодной толще и во мраке, то погружаясь, то выныривая на поверхность…

Однако в своем сне она не паниковала. Во сне она умела дышать под водой, как рыба, и наслаждалась красотой подводного мира, размытыми цветами, смутными очертаниями, тишиной и возможностью убежать. Ее руки не закрывали рот, и Фрэнсис Сент-Картмейл не нырял сверху и не давал ей воздух, плотно прижавшись губами к ее губам.

Нет, во сне она просто была. Умирала, существовала, жила – все как-то соединилось. Она давно ощущала перемену заботы, которая скользила, как обжигающий утюг по голой коже; она меняла все, что было прежде, на то, что происходило сейчас. Она видела тут же и дядю Джеффри; он был рядом, тонул, улыбаясь, когда поднимал лицо к ветру под водой. Дальние страны, чужие берега…

Сон одновременно казался и бессмысленным, и полным смысла. Она получила возможность жить не только потому, что другой человек ее спас. Желание жить шло изнутри, из нее самой. В ее душе появилась надежда.

Проснувшись, она поняла, что плакала. Сефора встала с постели, подошла к окну и стала наблюдать за бледнеющей луной. Когда-то давным-давно она часто сидела у окна и смотрела на звезды и на небо; и эту привычку, как многие другие, она оставила, подчиняясь общепринятым правилам.

Когда-то она много писала: стихи, рассказы и пьесы. Позже, когда Ричард высмеял ее потуги к сочинительству, она забросила свое увлечение. Может быть, напрасно? Вспоминая строки, написанные от души, она ощутила горечь потери.

Когда она начала бояться жизни? Когда стала такой, какая она есть? Когда превратилась в покорную статую, которая позволяла Ричарду принимать решения за нее и соглашалась со всеми его желаниями и потребностями? Пока он маркиз, но его отец тяжело болен. Насколько ухудшится ее положение после того, как Ричард станет герцогом Уинбери?

Сефора вытерла слезы, которые текли по лицу. При мысли о том, что она будет герцогиней, ей хотелось только плакать.

Она казалась себе беззащитной оттого, что потеряла себя, и она не знала, как все изменить. Может, попробовать сказать Ричарду о своих чувствах? Но как это сделать? Сейчас ей трудно подобрать нужные слова; а Ричард так любит насмехаться над чужой неуверенностью!

Она боялась его еще больше, чем раньше. Боялась его властности, его черствости. Даже сегодня, с собственным отцом, он держался отстраненно. Ему не терпелось уйти. Когда дядю Джеффри охватывал очередной приступ кашля и ему не хватало воздуха, Ричард взирал на него с совершенно равнодушным видом.

Ее жизнь дала трещину. Она больше не верила ни в себя, ни в Ричарда; мысль о том, что она выйдет за него замуж, уже не наполняла ее радостным удивлением и ожиданием чего-то хорошего. Неужели она осознала все так ясно после того, как едва не утонула? Стремление к совершенству казалось и нереальным, и невозможным.

Она потерла средний палец на левой руке. Только бы Господь послал ей знак!

* * *

За следующие несколько дней Фрэнсис прочел все найденные в архиве дяди документы, связанные с семьей Шерборн. Их оказалось много. Он велел принести их с чердака. В пыльных папках содержались и биография Клайва Шерборна, и биография его неверной жены. Однако о ребенке там почти не упоминалось, что немало удивило Фрэнсиса.

Сама Анна Шерборн изнывала от скуки. Прислонившись к лестнице, она наблюдала за тем, как слуги сносят вниз все новые и новые коробки с бумагами. Фрэнсис заметил, что волосы у нее подстрижены грубо и неумело. Пряди разной длины свисали вдоль лица.

– Это миссис Уилсон тебя постригла?

– Нет. – Девочка презрительно поджала губы. – С какой стати?

– Значит, ты постриглась сама?

Волосы его кузины были на добрых двенадцать дюймов короче, чем вчера. Она смотрела на него настороженно.

Она казалась непривлекательной, угрюмой и не уверенной в себе. Фрэнсис сел на ступеньку, чтобы их лица оказались на одном уровне, и посмотрел ей в лицо. Внезапно ему пришло в голову, что он больше узнает о жизни Клайва Шерборна, если расспросит девочку.

– Анна, Клайв был тебе хорошим отцом?

Девочка неуверенно кивнула. Фрэнсис, сам того не сознавая, затаил дыхание.

– Во всяком случае, получше, чем мать. Он часто занимался со мной… ну, то есть дома… и повсюду брал меня с собой.

– Есть у тебя братья, сестры?

– Нет.

– Тети, дяди, бабушки и дедушки?

– Нет.

– Клайв пил?

– Почему вы спрашиваете? – Девочка сделала шаг назад.

– Потому что он погиб на складе с контрабандным бренди! – Не сдержавшись, Фрэнсис выругался.

Девочка убежала; ее угловатая фигурка скрылась в полутемном коридоре. Но, прежде чем она снова замкнулась, Фрэнсис успел заметить, как в ее глазах мелькнул страх. Видимо, она вспомнила что-то настолько ужасное, что ее всегда бледное личико раскраснелось.

«…И повсюду брал меня с собой»… Неужели ее приемный отец потащил ее и на тот склад, где он встретил свою смерть? Неужели Анна видела его убийцу? Неужели человек, которого она привыкла считать своим отцом, умер у нее на глазах?! Он покачал головой и снова цветисто выругался. Он злился и на своего дядю, и на беспутную мать Анны. Его возмущали убогие условия, в которых она росла, ее одиночество и неприкаянность. Ничего удивительного в том, что девочка злится и никому не верит. С ней трудно, потому что за всю ее жизнь никто, кроме незадачливого Клайва Шерборна, не утруждал себя тем, чтобы хоть как-то учить ее, заботиться о ней. И вот теперь ее в очередной раз бросили, и она очутилась в совершенно чужом для нее месте. Вполне естественно, что Анна не чувствует себя в безопасности.