Где болит? Что интерн делал дальше - Макс Пембертон

– Могу я обратить ваше внимание, – начал он, и я подумал, что мы переходим на территорию «Перри Мейсона», в то время как мне больше хотелось бы оставаться в рамках «Катастрофы».

Видите ли, встреться вы с мисс Николсон, вы бы тоже согласились, что ее нужно держать под замком. Она представляла риск как для окружающих, так и для себя самой. Бездомная, алкоголичка и наркоманка. Ее перепады настроения, спровоцированные психическим заболеванием, не раз приводили к попыткам самоубийства. Я считаю правильным, что решения докторов можно оспаривать, но в то же время уверен, что подобные спектакли не идут на пользу ни пациентам, ни врачам.

Люди вроде мисс Николсон в период обострения считают себя совершенно здоровыми. Они не согласны с тем, что им требуется госпитализация, и не хотят принимать лекарства. Конечно, она больна. Конечно, ей надо оставаться в больнице, а раз она не хочет там лежать добровольно, то придется удерживать ее силой. Это знаю я, знают члены «трибунала», и, самое главное, ее адвокат. Но мне надо подниматься и читать вслух свой доклад под ее крики «ты, маленький говнюк, я еще до тебя доберусь», а потом подвергаться допросу Румполя-младшего, как будто я на скамье подсудимых. Я не сделал ничего плохого, разве что выбрал не ту работу. Все это – просто шоу, словно специально затеянное с тем расчетом, чтобы с таким трудом выстроенные отношения между мной и пациентом пошли прахом. В слушании объявляется перерыв; потом все возвращаются назад, и оглашается решение: мисс Николсон остается в больнице.

– Молодец, – хвалит меня адвокат, выходя из зала, как будто у нас с ним было соревнование, и я победил. Все поднимаются со своих мест и выходят следом за адвокатом, оставив медперсонал и меня в том числе самостоятельно справляться с последствиями. И никто, уж тем более мисс Николсон, не говорит нам «спасибо».

С мистером Оллсопом возникла проблема: несмотря на высокие дозы лекарств, он все еще считает себя Богом. Рассевшиеся кружком специалисты понимающе кивают. Арт-терапевт показывает нам его рисунки, которые считает «многообещающими». Что именно они обещают, мне не совсем понятно: на всех изображены человечки, горящие в аду, но я решаю поверить ей на слово. Все сходятся на том, что мистер Оллсоп делает большие успехи, что ему гораздо лучше и проповедует он уже не так рьяно. Однако он пребывает в своих заблуждениях, а доктор Уитфилд (невероятно!) говорит о выписке.

– Но он не вылечился! – возражаю я.

Руби, которая собирается стать хирургом, работает сейчас в травме и ортопедии. Сложно себе представить, что она закончит беседу с пациентом заключением типа «конечно, заменить вам полностью тазобедренный сустав мы не смогли, но вам ведь стало легче, да и хромаете вы просто отлично».

Доктор Уитфилд обескураживающе пронзил меня своим острым профессиональным взглядом. Я всегда старался держаться с ним осторожнее из опасения выдать какие-нибудь свои темные неосознанные тайны, скрестив ноги или сделав еще что-нибудь в таком роде. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Зачем мне лишать его иллюзий? Они – единственное, что у него есть, – с улыбкой произнес доктор.

Я начал было протестовать, но потом вдруг осознал, что он прав. Без своих фантазий мистер Оллсоп останется просто одиноким стариком без семьи и друзей. Роль Бога – это все, за что он может уцепиться. Он прожил печальную жизнь, отягощенную психическим заболеванием. Кто в здравом уме согласится отнять у человека его единственную отраду, смысл существования? Иллюзии мистера Оллсопа никому не причиняют вреда, а ему приносят счастье. В кого он превратится, лишившись своей убежденности в том, что он Бог?

Гарантий того, что иллюзии исчезнут, если поднять дозу лекарств, у нас не было, а побочные эффекты могли заметно усилиться, так что он наверняка снова перестал бы пить свои таблетки. Никто не мог предсказать, как мистер Оллсоп поступит, если вдруг осознает жестокую реальность того, кто он есть на самом деле.

Наконец, его тоже пригласили войти. Мистер Оллсоп присел, и доктор Уитфилд объяснил, что его можно выписывать. Я сказал, что буду и дальше его навещать, теперь уже дома, потому что хочу, чтобы он постоянно там жил.

– Ну да, пора уже возвращаться к своим обязанностям, – сказал он, похлопав меня по колену. – Вы отлично справились. Думаю, вы заслуживаете повышения до архангела.

– Вы очень добры, – ответил я.

Он пошел в палату собирать вещи, по-прежнему пребывая в собственном мире. Может, мир этот был и иллюзорный, но и счастливый тоже.

Глава 4

Женщина напротив меня фыркнула и отвернулась.

– Ну так что, поможете вы мне или нет?

Кристи снова перевела на меня взгляд, ноздри ее трепетали. Она состроила гримасу.

– Никто не может помешать вам принимать наркотики, – ответил я. Потом еще раз повторил, что я могу выписать лекарство, которое снимет героиновую ломку и облегчит симптомы отмены, но отказаться от героина она должна сама. Несколько мгновений пациентка молчала, а потом вдруг расплакалась. Такое часто случалось: сперва они злились – в основном на себя. А потом наступало прозрение, и они понимали, что сами виноваты в своих бедах. Дальше начинались слезы.

У меня ушло некоторое время, чтобы разглядеть их привычные паттерны, но за последнее время через кабинет прошло столько наркоманов, что я начал подмечать повторяющиеся мотивы. Медицина вся состоит из их распознавания. Базовая теория, лежащая в основе западной биомедицины, заключается в том, что все организмы в целом работают сходным образом. Комплексы признаков и симптомов позволяют поставить диагноз. Этот подход небезупречен: случаются и отклонения, и необычные проявления, и неожиданные, идущие вразрез с прошлым опытом симптомы, и необъяснимые реакции на лекарства и процедуры. Однако если не обращать внимания на небольшие тонкости, все мы очень похожи. Врач, соответственно, должен изучить паттерны работы организма, больного и здорового, и тогда волшебным образом возникнет диагноз. Это что-то вроде трехмерных картинок, когда сначала смотришь просто на узор из квадратиков, но вдруг видишь в центре большого кролика с морковкой (хотя всегда найдутся те, кто будет утверждать, что это Эмпайр-стейт-билдинг).

Те шаблоны, которые я подмечал, работая в клинике для наркоманов, на медицинском факультете не проходили. Они включали в себя не только физическую реакцию организма на наркотик, но и поведенческие особенности, связанные с зависимостью. Например: если пациент положа руку на сердце уверяет тебя, что на этот раз ничего принимать не будет, то будет – точно. Наверняка существуют те, кто держит слово, но мне такие не попадались. «На этот раз, доктор, – говорят они, хлопая глазами, – я, честное слово, брошу навсегда».

Поначалу я боялся показаться слишком наивным, потому что искренне верил их клятвам, что в этот раз все будет по-другому. Теперь я боюсь, что очень скоро стану циничным. Я выписываю пациенту метадон, он получает первую дозу и больше не возвращается. Сначала я волновался, что он мог попасть в какую-нибудь передрягу по дороге ко мне или вообще погибнуть, и потому не явился на прием.