Где болит? Что интерн делал дальше - Макс Пембертон

Однако это не отменяло того факта, что явились они не по своей воле, и что до сих пор ни один из пациентов, присланных в клинику судом, назад не вернулся.

Я позвал в кабинет Энтони и заполнил документы на него, пока Фергал дожидался в зале.

– Попробуйте рассматривать этот арест как новую возможность, – неубедительно начал я. – Смотрите на него позитивно, как на повод изменить свою жизнь.

Энтони глянул на меня.

– Вы можете просто подписать бумагу, что мы приходили? – спросил он, протягивая мне бланк из полицейского участка.

Я вспомнил Кристи и паттерны поведения, которые научился предсказывать. Я знал, что эта парочка никогда не вернется, но должен был следовать процедуре и искренне хотел поверить в них. Я подписал бланк, выдал рецепт на начальную дозу метадона, и Фергал с Энтони ушли.

И хотя Кристи после той истерики так и не вернулась, эти двое, к моему удивлению, явились опять. Возможно, надежда все-таки оставалась, несмотря ни на что.

Глава 5

– А вот тут вот я родился, – пробурчал Барри, шедший передо мной.

Я успел запыхаться, торопясь за ним, и не мог взять в толк, что за роддом может находиться за насыпью железной дороги. Я нагнал Барри и поглядел туда, куда он указывал пальцем.

– Вот прямо тут, – повторил он.

– Где? – недоумевая, переспросил я.

Никакого роддома поблизости не было.

– Тут, – махнул он рукой в сторону сарайчика, у двери которого прямо в луже стояли мусорные баки.

– Что? Вы родились здесь?

Барри, казалось, удивился.

– Ну да, – недовольно фыркнул он, – здесь.

Я подумал, что это все объясняло. Получалось, он показывал мне место, имевшее для него большую важность. Барри впустил меня в свой мир, и мне следовало проявить уважение к месту, где он появился на свет. Я же вместо этого только и сказал:

– Не очень-то гигиенично.

Барри, задумавшись, проигнорировал мои слова.

Я смущенно поглядел на него, потом перевел взгляд обратно на место его рождения. Кто-то из нас должен был констатировать очевидный факт.

– Это… хм…

Барри поглядел на меня выжидающе.

– Мусорные баки, – закончил я.

Определенно он ожидал другой реакции, но я видел то, что видел: стальные контейнеры для мусора. Для Барри, однако, они многое значили. Я склонялся к мысли, что есть более подходящие места, чтобы родить ребенка, например, стерильная палата в роддоме. Но прежде чем я успел задать ему хоть один вопрос, он снова двинулся вперед.

Меня начинало злить, что мужчина, 10 лет не носивший обувь, на пешем марше проявляет большую выносливость, чем я. Чтобы не отставать от Барри, я перешел на рысь.

– А вашим ногам не больно? – окликнул я своего спутника, снова вырвавшегося вперед. – Я имею в виду: разве не удобнее ходить в ботинках?

Барри со вздохом обернулся ко мне. У меня складывалось впечатление, что он воспринимает меня как надоедливого ребенка, которого матери пришлось взять с собой по делам, потому что няня не смогла прийти.

– Нет, – ответил он, – в ботинках больнее, жмет со всех сторон.

Он дернул себя за бороду. Это, как я усвоил в последнюю пару недель, означало, что разговор окончен.

– Но вы же можете наступить на осколок или окурок от сигареты, – настаивал я.

Мне никак не удавалось поверить, что человек может искренне предпочесть ходить босиком, чем в удобной обуви. На обуви построена вся наша цивилизация! Кем были бы римляне без своих сандалий?

– А куда мы сейчас идем? – спросил я.

– Вы сказали, я могу отвести вас, куда захочу, – ответил Барри.

Я кивнул.

– Ну вот, мы идем в мое любимое место. Это тут, за углом.

Я не питал на счет его излюбленных мест больших надежд и, конечно, уже жалел, что не настоял, чтобы мы сходили в какую-нибудь симпатичную галерею, а потом в «Макдоналдс».

Тут Барри ткнул пальцем в тесный проулок.

– Вот, – гордо заявил он.

Сердце у меня упало. Опять мусорные баки.

– Эти, – начал Барри, направляясь прямиком к ним, – считаются лучшими.

Считаются кем? У нас что, существует рейтинг помоек? Путеводитель по свалкам? Похоже, подумал я, наблюдая, как Барри лезет в первый, это будет мой худший рабочий день.

– Мне кажется, вам не стоит этого делать, – попытался я вмешаться, озираясь по сторонам. – Наверняка в баки лазить нельзя. Как насчет художественной галереи? Тут неподалеку как раз выставка Тициана.

Барри проигнорировал меня. На стене напротив висела камера видеонаблюдения, направленная прямо на нас. Я нервно взглянул на нее, махнул рукой и пожал плечами.

– Подержите-ка, – скомандовал Барри, протягивая мне черный пластиковый мешок. Из него текла какая-то коричневая вонючая жижа. Барри она нисколько не смущала, но я был в полном ужасе: мерзкая субстанция капала мне на туфли. Похоже, и правда стоило пойти босиком. Я прикинул, чем занимаются сейчас Флора и Руби. Спорю на что угодно, не копаются в помойке.

– Смотрите! – воскликнул Барри, поднимая повыше следующий пакет, из которого торчала поношенная одежда. Он начал развешивать ее на краю бака. – Выбирайте, – предложил он, ободряюще мне улыбаясь.

Я снова взглянул на камеру наблюдения.

– Вам будем в самый раз.

Сам он тем временем извлек из очередного пакета мягкую игрушку.

Я взял какую-то рубашку. Воротник оказался немного потертым, но в целом она неплохо сохранилась. Я бросил взгляд на этикетку. Prada! Ничего себе. И какой смысл был 6 лет пыхтеть на медицинском факультете? Ни Флора, ни Руби не могут себе позволить рубашку от Prada.

– А что там еще есть? – поинтересовался я. – Как насчет Paul Smith?

Ассортимент был как на Бонд-стрит, и все бесплатно. Ну, разве что вещи слегка пованивали.

Идея совершить с Барри такую экскурсию принадлежала профессору Пирсу, консультанту «Проекта Феникс». Барри принудительно положили в госпиталь, и он совсем не был этому рад. Собственно, он страшно разозлился. Довольно долго он ни с кем не шел на контакт, и больничный консультант доктор Уитфилд попросил нас попытаться его как-то разговорить. Вот почему я сейчас копался с ним в мусорном баке и примерял дизайнерскую одежду.

Барри всю жизнь был бездомным. Периодически он привлекал внимание городских властей и полиции, которая и указала на него «Проекту Феникс», а мы его отследили и поместили в госпиталь. Правда, неясно было, с какой целью: он неоднократно лежал в больницах, но никаких долгосрочных улучшений в его состоянии не наблюдалось. Барри перевалило за пятьдесят; точного возраста никто не знал, потому что официально его нигде не регистрировали и для государства он не существовал. И он, и его мать всю жизнь кочевали с места на место; она работала на ярмарках или просила милостыню, а он повсюду ее сопровождал.