Шелуха/Husk - Настя Чацкая

минимум — щетины. Что пахнет от него каким-то фруктовым мылом, и это почти смешно. Что кто-то здесь наверняка выжил из ума, раз полез с поцелуями к оборотню.

— Хорошо, мистер Стилински. Доставлю в лучшем виде, — цедит он. Кивает на то, что отвечает Джон, и отводит телефон от уха, сбивая звонок. Взгляд пробивает в лице затаившего дыхание человека кровавую дыру.

— Какого хуя, Стайлз?

Он спрашивает спокойно, но у Стилински замирает сердце — Хейл ругается не так часто.

Попытка сглотнуть проваливается — крепкая ладонь Дерека и не собирается отпускать. Она не душит, но держит крепко. Стайлз давит в себе ёбнутое желание потереться об неё шеей и лицом. А ещё он в судорожном ужасе от того, что Дерек может почувствовать, как у него встаёт. Нужно срочно отодвинуться.

— Я не знаю, — сбивчиво говорит он. — Боже, чувак, понятия не имею.

Он действительно не хотел целовать его.

Потому что… ну блин, это же он. Как Стайлзу можно поцеловать его?

— Приятель, клянусь, это получилось случайно. Потому что, ну, я же парень, и ты парень, и так не бывает. То есть, бывает, но это же не наш случай. Это вообще херня, серьёзно, ничего не было, я ничего не запомнил. Вообще. Абсолютно.

Стайлз тараторит, как заведённый. Впервые за несколько месяцев он трещит сорокой, и даже кончик языка колет — но теперь не от привкуса мяты, а от бесконечного потока слов. Дерек выпускает его шею и выглядит таким напряжённым, что на секунду кажется, будто он еле сдерживается, чтобы не сказать что-то очень неприятное.

А у Стилински наконец-то заканчивается воздух в лёгких.

И начинается активный сдвиг по фазе, потому что он приклеивается взглядом к губам Хейла, и ему кажется, что если он отвернётся, то его уже ни один психолог не спасёт. Он думает, что в субботу, Дж. Остин разорвёт от эмоций, которые он сможет на неё вылить.

— Стайлз, — этим тоном обычно приводят в чувство. — Ты меня беспокоишь.

— Я сам себя беспокою. Это же не совсем нормально, да? Совсем ненормально же.

Дерек молча вздыхает и смотрит в сторону. Его система жизни только что, кажется, пошла по полной пизде. Накрылась всеми медными тазами из всех его загашников.

— Да, ненормально.

— Как и всё, что происходит в моей жизни в последние года два, чувак, — успокаивает Стайлз. — Дерек, почему у меня такое чувство, что ты хочешь меня убить?

— Потому что я хочу тебя убить.

Он всё ещё не смотрит на Стайлза.

— Я неделю об этом думал, — наконец-то выдавливает Стайлз.

— Тебе больше подумать не о чем?

— Гм. Есть, сам знаешь. Но об этом как-то приятнее. То есть… о, боже. — Стилински крепко закрывает глаза и трёт их пальцами. Свет от фар падает на его красную байку, и кажется, что это не Стилински, а военный флаг посреди Мохаве. — Кажется, я спиздел, Дерек. Это было не случайно, я правда хотел.

— Ты в своём уме?

Стайлз быстро кивает, как будто отвечает на уроке и слышит подсказку от учителя.

— Да.

И добавляет:

— Пока да. Не знаю, что будет потом, но сейчас всё нормально. Точно.

Дерек поднимается с капота и в два резких шага подходит к нему.

— У тебя вообще есть что-нибудь в голове?! — рычит и практически делает шаг назад, когда глаза Стилински вдруг зло щурятся, и он с силой пихает его в плечи.

— Есть! — орёт он. Звонкий голос разносится по прерии и теряется в холмах. — Есть, Дерек, и это называется «рак», мать твою!

Хейл яростно всматривается в широко открытые глаза. Стайлз сжимает губы и, кажется, его взгляд готов выдержать любой груз, какой бы на него не возложили. Он бы выдержал даже удар, самый сильный удар, но сломался бы от того, что хочет сейчас сказать Хейл.

Поэтому он просто трясёт головой и указывает себе за спину:

— Садись в машину.

Чувство такое, что ты два часа старательно вырисовывал зелёный квадрат, а какой-то мудак подошёл и сказал: «Очень забавный красный кружок. Нарисуй ещё».

— Тебе сказать, сколько у меня было долбаных девушек? — громко спрашивает Стайлз у широкой спины Хейла, когда тот наклоняется за пачкой, оставшейся на капоте. — Сказать, Дерек? Ноль! А тебе сказать, сколько мне осталось, а?

От такого резкого разворота даже у Стайлза закружилась голова.

— Я кто, по-твоему? Девушка?

У Стилински вырывается истеричный смешок.

Один-единственный туз, припрятанный в рукаве, жжёт так, что рукав сейчас просто загорится.

— Нет. Но ты тот, с кем мне не страшно, — и он понижает голос, опуская глаза, потому что Дерек смотрит слишком внимательно. — То есть… с кем я на время забываю, что дохну от страха каждый день.

Да, это подло, наверное.

Наверное, это эмоциональный шантаж. Но он действует, кажется. Даже на Дерека, который обычно отзывчив примерно настолько же, насколько отзывчива бетонная стена.

— Чего ты хочешь?

— Просто чувствовать себя защищённым. Немного.

— Для этого не нужно делать то, что ты сделал. Только что.

Господи, Стайлз может поклясться, что Дереку неловко. Это забавно.

— Хорошо. Никаких поцелуев, чувак.

По-настоящему. Стайлз жалеет о своей фразе по-настоящему, потому что он бы многое отдал, чтобы сделать это ещё раз, нормально. Чёрт.

— Твой отец ждёт тебя дома.

Он вздыхает. Что-то сжимается в груди. Они о чём-то договорились. Условный договор, что не будет никаких поцелуев. Тогда что будет?

Начинает болеть голова.

Стилински падает за своё место на переднем сидении и утыкается лбом в стекло. Всё тело налито тяжестью.

— Ещё немного, Дерек, — тихо говорит он, когда «Камаро» пролетает мимо железного стенда «Добро пожаловать в Бейкон-Хиллз!»

— М?

— Ещё месяца три. Или четыре. И я отъебусь.

* * *

— Ты сам понимаешь, что ты делаешь, племянник?

Питер сидит за барной стойкой и помешивает свой медленно остывающий чай в широкой прозрачной чашке.

Дерек молча проходит мимо него, открывает дверь холодильника и берёт первый попавшийся на глаза пакет с сэндвичами. Он слышит, как дядя втягивает в себя воздух, словно пробуя на вкус, и тихо фыркает.

— По-моему, Дерек, тебе не хватает некой… определённости в ситуации.

— В какой ситуации? — устало спрашивает он, закидывая пакет в микроволновую печь и разворачиваясь к Питеру лицом. Тот смотрит на Дерека с умилённой улыбкой — брови слегка приподняты, а голова наклонена к плечу. Догадайся сам. — Иди ты, Питер.

И отворачивается.

— М-м, любовь и понимание в семье — что может быть лучше? Я всегда говорил Талии, что у нас с тобой будут образцовые отношения.

Микроволновка отсчитывает секунды так медленно, что жужжит в затылке.

Дерек