Шелуха/Husk - Настя Чацкая

телевизором. И о том, что Хейл сбегает от него. Он успевает спросить: — Может быть, съездим сегодня в Мохаве?

— Нет. Что, чёрт возьми, именно в словах «я очень занят» тебе неясно?

* * *

— Спасибо, Дерек.

Сегодняшний закат особенно яркий. Каменные столбы и колючие деревья окрашены в кроваво-красный. Несколько невесомо скользящих по небу птиц приковывают взгляд, а их отдалённые крики достигают ушей почти случайно.

— Правда, спасибо. Мне этого не хватает.

Хейл молча затягивается сигаретой. Выдыхает.

— Ладно, если хочешь сегодня молчать и злиться — молчи и злись. Просто, знаешь, у меня голова болела, и меня тошнило целый день. А с тобой вся эта херня исчезла. Всегда исчезает.

Стайлз смотрит на двух птиц, которые опускаются немного ниже, словно купаются в мягком небе. Иногда кажется, что они касаются кончиками крыльев, кружа друг напротив друга.

Это красиво.

— С тобой — я здоров. Кажется.

Он хочет добавить что-то ещё, но только вздыхает и легко улыбается. Дерек и так всё услышал. Сердце не даст соврать, а оно бьётся ровно и спокойно.

Стайлзу спокойно.

Хейл молча затягивается сигаретой. Выдыхает. Не так уж он и зол.

* * *

«Я с ума сошёл, да? Наверное, да. В последний раз, когда мы виделись с Дереком, он молчал. Курил и молчал. Он даже почти не смотрел на меня, но мне кажется, что ему было приятно быть там. Возможно, он тоже ездит в Мохаве не из-за Мохаве. Или я точно сошёл с ума.

13.09.13»

Ежедневники ведут девчонки, а не Стайлз Стилински.

Блоги ведут смазливые педики, а не Стайлз Стилински.

Увековечить себя в словах стремятся зазнавшиеся гении, а не Стайлз Стилински.

Так Стайлз думает, пока в один вечер не открывает толстую тетрадь в клетку и не делает короткую запись, датируя её сегодняшним числом.

Тяжёлый жизненный период, депрессия, проблемы с нервами, трясущиеся руки, обеспокоенный взгляд отца, убитый смертью Эллисон МакКолл, воспоминания о самом страшном на тот момент жизненном этапе — полное погружение в собственное сознание без вариантов на возвращение. Всё это прессовало не хуже девятиэтажного дома.

Первая запись была очень глупой и трогательной одновременно.

«Кажется, я начинаю дневник».

Он не думал о том, что кто-то будет читать это. По правде сказать, он не хотел, чтобы это кто-нибудь читал. Он не думал даже, что сам будет это перечитывать. Да он и не собирался. Он был уверен, что, как только заполнит последний лист, разорвёт тетрадь на части, утопит её, спалит — что угодно.

И неизвестно, зачем тогда всё это было.

Сейчас Стайлз перелистывает оставшиеся чистые страницы и думает, что не успеет закончить их. Их ещё много — тетрадь толстая, а заполнена всего на четверть. Он смотрит, смотрит, смотрит и ему кажется, что примерно в тот день, когда он его начал, в его голове появилась опухоль. В тот день, или раньше. Возможно, эта чёртова лисица в его голове посодействовала, а, возможно, это просто судьба.

Не чувствовать злости на смерть странно. Так же странно, как осознавать, что всё закончится рано или поздно. Стайлзу даже повезло — он знает почти точную дату. Знает отрезок времени, за который его тело превратится в овощ.

В чёртов неподвижный, не соображающий овощ.

Строчки плывут перед глазами — не из-за того, что слёзы. У него начинает падать зрение. За последнюю неделю — довольно ощутимо. Ему кажется, что мир подёргивается мутной белёсой плёнкой время от времени. Иногда, когда он лежит с закрытыми глазами, под веками вспыхивают яркие звёзды. А иногда они вспыхивают, когда он смотрит телевизор, ест, идёт со Скоттом по улице.

«Google» сообщает, что это верные признаки отслоения сетчатки глаза.

Хиккен сообщает, что это рак.

Точнее, он говорит: «Всё нормально, Стайлз». И говорит: «Можем попробовать лазерную коррекцию». А Стайлз слышит: «Ты ещё на ступеньку ближе». И слышит: «Не думаю, что тебе поможет это».

Он думает о том, что может ослепнуть, и ему становится страшно до чертей. Он рисует на полях тетрадки какие-то загогулины.

Иногда, когда рядом Дерек, Стайлз начинает чувствовать себя сильнее всех. Даже сильнее Хейлов. Ему кажется, что если бы ему было нужно, он мог бы прямо в этот момент построить целый мир. Там не было бы возрастного ограничения на алкоголь, не было бы бездомных и рака мозга.

Так и запишите.

Это не составляющие мира Стайлза Стилински. Это совсем не из его счастливого уголка.

Но сейчас Дерека рядом нет. И Стайлзу кажется, что он — пыль.

Он поднимается из-за своего стола и несколько секунд стоит на месте, чтобы прийти в норму. Или чтобы в норму пришла комната, запрыгавшая вокруг него, как ненормальная. Вчера была вторая химеотерапия, отходняки после неё — просто жесть.

Несмотря на то, что он пообещал отцу лечь пораньше — наоборот заставляет себя не спать. Почему-то пришёл дурной страх не проснуться. Глупо, ведь у него в запасе есть ещё пару месяцев, наверное.

Не проснуться страшнее, чем умереть от рака. Стайлз уже застревал во снах, он знаком с этим дерьмом очень близко.

В доме включены практически все бра. Это забавно. Отец ушёл на ночную, а это значит, что Стайлз сегодня ночует со свихнувшимся от активной работы электросчётчиком. Как будто кто-то здесь боится темноты.

Как будто в темноте живёт кто-то, кто может забрать Стайлза за собой раньше времени.

В кабинете отца темно.

На столе раскиданы бумажки, фотографии, отчёты, дела, папки и изломанные карандаши. Стайлз проходит мимо этого маленького коповского мира и направляется к окну, размышляя о том, что у каждого сегодня есть свой мир. Наверное, это прекрасно.

Он отодвигает штору и смотрит на сейф — совсем небольшой. В нём лежат — Стайлз помнит — деньги, важные бумажки и отцовский пистолет.

«Знаешь, что самое страшное во всём этом? Ничего».

Голос Питера практически звенит в сознании, и Стайлзу действительно кажется, что ничего. Ничего страшного. Смерть — это свет. Пуля — дура.

Он выставляет нужные цифры на замке, пока старший Хейл продолжает говорить своим насмешливым голосом что-то о хвостах и об укусах за задницу. О хватке. У Стайлза не осталось хватки. Он не держится. Он ждёт.

Код замка прежний — наверное, какая-то часть сознания всё же до писка надеялась, что сейф не откроется — его год рождения и семнадцать. Отец любил цифру семнадцать, потому что в этом возрасте он познакомился со своей будущей женой. Стайлз открывает тяжёлую дверцу и вдруг думает