Нашла себе блондина! - Екатерина Вильмонт

– Какая ты красивая, Таня! – сказал он, когда яподошла. – Ну, пошли. – Он взял меня под руку и повел в зал. Когдапогас свет, он шепнул:

– Таня, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но прошу,забудь обо всем и смотри фильм, как будто меня тут нет.

У меня кровь в лицо бросилась! Ну, думаю, дела Но я тут жерешила сделать вид, что ничего не поняла, и смотреть фильм.

Ах, что это был за фильм! Я и вправду обо всем забыла.Многого, конечно, не понимала, но чувствовала – это настоящее И еще мне безумнопонравилась актриса, которая играла взрослую Кети, она была такая удивительная,элегантная, красивая, аристократичная и чем-то напоминала тетю Нуцико. Один разона тоже испекла такой громадный красивый торт на шестнадцатилетие Медеи… Уменя текли слезы и щипало глаза от туши, но я боялась вытирать лицо, чтобы неразмазать тушь окончательно. Уже перед концом фильма Никита Алексеевич вдругсунул мне в руку платок. Но я боялась шелохнуться, и, когда зажегся свет, онвзял платок у меня из рук и сам вытер мне лицо. Ни слова не говоря. А потомопять взял меня за руку, чтобы я не потерялась. Люди выходили потрясенные,взволнованные. Какой-то человек, чье лицо показалось мне очень знакомым,хлопнул Никиту Алексеевича по плечу.

– Да, старичок, если это пойдет широким экраном, я ужни за какие устои не поручусь… А это твоя дочка?

– Нет, племянница, – сухо отозвался НикитаАлексеевич:

– Ах, вот как, племянница, – насмешливо повторилтот тип, – ну-ну, сделаю вид, будто поверил! Пока, приятель!

В гардеробе Никита Алексеевич подал мне пальто, это было такприятно. Когда мы сели в машину, он спросил:

– Ну как, Таня?

– Я не знаю, как сказать.. Я не все поняла, наверное,но ужасно хочу посмотреть еще… А как фамилия этой артистки, ну которая играетКети?

– Боцвадзе, Зейнаб Боцвадзе. Удивительно хороша.

А ты всегда в кино плачешь?

– Нет, очень редко.

– Ну хватит пока об искусстве, поехали обедать Былакогда-нибудь в Доме литераторов?

– Нет.

– Довольно приличный кабак. Голодная?

– Нет, спасибо. – А у самой уж живот подвело.

– Да ладно, небось с самого утра маковой росинки во ртуне было, – засмеялся он. – Танечка, не надо стесняться. В ресторанходят, чтобы поесть. И если тебе чего-нибудь захочется, говори, не мучайся. Ине красней, хотя тебе это идет. Откуда ты такая, Таня?

Мы довольно быстро добрались до улицы Воровского. Спустилисьв подвальчик, он помог мне снять пальто, сдал его, мы опять поднялись, прошлимимо какой-то строгой тетки за столиком, которая мило улыбнулась НикитеАлексеевичу, как доброму знакомому, и вошли в зал ресторана. Там было оченькрасиво – обшитые деревом стены, много резьбы, лестница наверх, камин, высокоеокно с цветными стеклами, и народу много, и пахнет вкусно…

Столики в основном на четыре человека или на шесть, только справау стенки два столика на двоих, один занят, а на втором табличка «Стол заказан».Вот за этот столик он меня и усадил.

– Ой, а разве можно? – испугалась я.

– Можно, можно, это я столик заказал.

У меня сердце трепыхнулось. Надо же, для меня столик заказал!Он сам взял с соседнего столика меню и протянул мне.

– Таня, смотри на названия блюд, а не на цены, уверяютебя, этот обед меня не разорит.

– Лучше вы сами…

– Хорошо. Давай мы с тобой немножечко выпьем зазнакомство, а?

– Вы же за рулем?…

– Немножко можно. Ты что пьешь?

– Ничего не пью.

– Нет, давай по рюмочке для храбрости. Думаешь, мне нестрашно с тобой, такой молоденькой, такой красивой, что дух захватывает?

Тут к нам наконец подошла толстая тетка в белом фартучке.

– Никита, здравствуй!

– Привет, Ритуля Покормишь? Мы голодные жутко!

Официантка скользнула по мне взглядом и вынула из кармашкаблокнот.

– А почему она вам «ты» говорит? – спросила я,когда она приняла заказ.

– Потому что я сюда еще студентом бегал, и она тогдауже работала. Красивая была, мы все за ней увивались. Что время делает слюдьми…

Он замолчал. В этот момент через зал прошел высокий мужчинав немыслимо ярком свитере. Он показался мне знакомым.

– Кто это? – шепотом спросила я.

– Евтух!

– Кто? – не поняла я.

– Евтушенко, слыхала про такого?

– Господи, конечно! – задохнулась я.

– Ты небось его стихи наизусть знаешь? –усмехнулся он.

– Два стихотворения, правда, знаю, у меня пластинка егоесть, Милочка очень любила слушать, как он читает «Со мною вот что происходит!»и «О, свадьбы в дни военные, обманчивый уют», – поспешила я блеснутьэрудицией.

– Да, читает он стихи здорово, этого у него неотнимешь.

Я так поняла, что остальное все у Евтушенко можно отнять,хотя мне его стихи нравились… Но спорить я не стала.

Нам принесли закуски и маленький графинчик с водкой. НикитаАлексеевич налил водку в две рюмки.

Положил мне на тарелку красной рыбки, тарталетку с сыром,половинку вареного яйца с красной икрой, даже намазал маслом кусок калача.

– Танечка, давай выпьем по чуть-чуть за нашу встречу.

– Я не могу… Можно я не буду пить, я лучше лимонаду…

– Таня, ты же будущий геолог, непьющих геологов я личноникогда не видел! Уверяю тебя, от рюмки ничего с тобой не случится.

– Хорошо, – кивнула я со страхом. Давным-давноМилочка взяла с меня клятву, что я никогда не буду пить водку. Но ради НикитыАлексеевича я готова была стать клятвопреступницей. И стала. Выпила полрюмки исморщилась от отвращения.

– Закуси скорее!

Он взял тарталетку и сунул мне в рот. Тарталетка оказаласьнеобыкновенно вкусной!

– Танечка, с боевым крещением! – улыбнулся он.

А мне вдруг стало хорошо, такое тепло разлилось внутри, чтоеще полрюмки я выпила уже значительно спокойнее и сама заела бутербродом срыбой.

Потом мы ели ужасно вкусный борщ из металлических мисочек, акогда принесли котлету по-киевски с резной бумажкой на косточке и с сухой мелконаструганной картошкой, я была уже совсем другой. Мне казалось, что все этонормально, в порядке вещей сидеть в ресторане с немолодым мужчиной, у которогов глазах такая нежность, что больше всего на свете хочется прижаться к нему,закрыть глаза и слушать, что он говорит… А он говорил о фильме, объяснял мнето, что я не поняла, а еще говорил, что скоро жизнь переменится, и неизвестноеще, к лучшему или к худшему, что Россия страна, не созданная для демократии и…А потом взял мою руку и поцеловал.