Горсть спелой земляники - Наталья Валерьевна Акулова

class="p1">— Конечно, кислятина! — сказала я. — Моя бабушка засыпает песком все ягоды, когда готовит варенье. А ты сколько положила? И хочешь, чтобы там сладко было? Неси ещё песка!

— Думаешь, я знаю, где его бабушка держит? — пробурчала Наташка и открыла у кухонного шкафа нижние дверцы. Там стояло много больших и маленьких пакетов с разными крупами, макаронами, пряностями и другими штуками.

— Так вот же песок! — крикнула я и показала на огромный белый пакет. — У нас дома точно такой же! Костик, бери его и сыпь весь в кастрюлю.

Костик подхватил пакет, высыпал всё содержимое в ягоды, поставил кастрюлю на плиту и закрыл её крышкой.

— И сколько оно должно вариться? — подозрительно спросила Наташка.

— Часа два. Или три, — уверенно сообщил Костик. — Точно не меньше.

— А может, даже и больше, — добавила я. — Как раз нам хватит времени, чтобы поле вспахать и бельё прополоскать!

— Тогда чего мы стоим и время тратим?! — возмутилась Наташка, и мы выбежали из дома.

Моя бабушка стирала бельё руками. Папа давно купил ей стиральную машину, такую же, как и у нас в городе, но бабушка её не любила. Она любила всё делать сама — нагревать воду на газовой плите, замачивать с вечера бельё в тазиках, потом весь день стирать его в корыте на стиральной доске, полоскать на речке, развешивать на улице, а к вечеру снимать с верёвок свежие хрустящие простыни, наволочки, рубашки и платья.

Мы с Наташкой и Костиком, как партизаны, пробрались во двор. Таз с бельём стоял на тележке. Это означало, что бабушка уже постирала его и собиралась везти на речку полоскать.

Мы тихонечко выкатили тележку со двора и уже через пять минут были на берегу. Я вытянула из таза какую-то тряпку белого цвета и помчалась с ней на мостик. Бросила с него тряпку в речку, нагнулась и стала её трясти во все стороны. Тряпка вдруг расправилась и превратилась… в огромную простыню. Дёргать из стороны в сторону её стало тяжело, но я не сдавалась.

Мои друзья тоже уверенно полоскали бельё: Костик — какой-то огромный белый купол, а Наташка — то ли трусы, то ли носки.

Я краем глаза посмотрела на них, а простыня в этот момент совсем отяжелела и словно камень стала опускаться на дно.

— На помощь! — закричала я друзьям. — Моя простыня тонет! Сама я не вытащу!

— А зачем ты брала её? — пискнула Наташка. — Взяла бы, как я, носок, и никуда бы он от тебя не делся.

Я смотрела в воду: простыня почти опустилась на дно.

— Наташка, я у тебя не совета прошу, а помощи! Подержи меня за ноги, пока я простыню со дна сгребу! Пожалуйста! — стала умолять я её.

Но она как не слышала. Полоскала носок двумя пальчиками и смотрела куда-то вдаль.

А простыня, между прочим, уже лежала на дне речки, я держала её лишь за крошечный уголок, который вот-вот норовил выскользнуть из моих рук, словно золотая рыбка. Я изо всех сил тянула за него простыню назад. Но она не тянулась — как будто её что-то держало на этом проклятом дне!

Я по пояс свесилась с моста в воду и ловила гадкую тряпку и так и сяк, но без толку!

— Наташка, помоги Сане быстро! — завопил Костик. — Ты что, не видишь, что она сейчас в речку свалится?!

Он, конечно, помог бы мне и сам, только ему было ещё хуже, чем мне. Купол, который он полоскал, оказался пододеяльником. Он наполнился воздухом, как парус, и его тянуло вверх — в небо. Костик изо всех сил бил по куполу руками, но бесполезно — мокрая ткань не сдувалась.

Наташка нехотя подошла ко мне и стала держать меня за ноги. А я чуть ли не с головой ушла под воду, чтобы выловить со дна реки утонувшую простыню.

— Только держи сильнее, Наташка! — кричала я. — Сейчас мы её, как невод со дна морского, вытащим!

— Не могу я сильнее, — бурчала она. — У меня руки устали! Я, в отличие от вас, пол сегодня мыла, между прочим!

Я нащупала простыню и стала тащить её из воды.

— Ну вот, миленькая, ты и попалась, — сказала я, когда наконец вытащила её всю.

Только это почему-то была уже не простыня, а какая-то чёрная страшная огромная тряпка. Как будто её гуталином вымазали. А потом ещё для надёжности в грязи вываляли.

— Что это? — уставилась Наташка на простыню, как на привидение.

— Не знаю, — сказала я. — Может, простыни чернеют, когда их полощешь, а высыхают — и снова белыми становятся?

— Может, и так, — ответила Наташка и перетащила простыню с мостика в таз.

Тем временем Костик боролся с пододеяльником, словно Геракл со львом! Он по пояс забрался в речку, уминал пододеяльник руками и утаптывал его ногами под воду. Наконец купол сдулся. Теперь Костик доставал его из воды частями и выкладывал на мост. Правда, это тоже был уже не пододеяльник, а какое-то непонятное чёрно-рыжее чудовище — словно гигантский спрут!

— Да что же такое с бельём в речке случилось? — испугалась я. — Бабушка сто раз полоскала его здесь, но оно никогда от этого не портилось. А у нас — не бельё, а какие-то половики грязные!

— Это не страшно, Саня! Это лишь песок с илом, — улыбнулся Костик и стал прыгать по пододеяльнику ногами, чтобы отжать его. — Когда бельё высохнет, мы его вытряхнем, и оно будет как новенькое!

— А если не будет? — хихикнула Наташка.

— Значит, на одно доброе дело сегодня мы сделаем меньше, — сказал Костик, и мы помчались развешивать бельё.

Как ни странно, развешанное, оно смотрелось очень даже хорошо.

— Я же говорил, как новенькое! А высохнет — будет ещё лучше! — обрадовался Костик.

Мы побежали на поле.

Трактористы уже отобедали и дремали в своей палатке. Они так всегда делают в обеденный перерыв. Едят, а потом спят — набираются сил.

Трактора стояли на окраине поля и тихонько пофыркивали.

— А чего это они не выключены? — удивилась я.

— Это потому, что они дизельные, Саня, — пояснил Костик, который знал про трактора всё. — Их обычно не