📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРоманыВ любви и на войне - Лиз Тренау

В любви и на войне - Лиз Тренау

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 79
Перейти на страницу:

– Нет, они просто хотят убедиться, что у нас есть все документы. И тогда мы снова отправимся в путь, – сказала она, стараясь, чтобы это прозвучало обнадеживающе.

Прошло полчаса. Они услышали грохот колес и гудок удаляющегося поезда и поняли, что опоздали на пересадку. Теперь, вероятно, придется до утра ждать следующий поезд. Прошел еще час. Они разделили последние запасы съестного, которые оставались у нее в сумке, – корку хлеба и одно вареное яйцо. Наконец Отто уснул у нее на плече. Она осторожно уложила его на скамью и примостилась рядом, свернувшись калачиком, насколько это было возможно, голова к голове. Она никак не ожидала, что уснет.

Теперь, когда она поднялась и села, казалось, у нее болели все мышцы и кости. Когда-то раньше она могла спать где угодно, но в сорок пять трудно спать на жесткой деревянной скамье.

– Мне действительно нужно в туалет, мам.

– Постучи в дверь, придут охранники. – У нее пересохло во рту. Она готова была все отдать за чашку снившегося ей кофе.

Отто стучал, звал, дергая дверную ручку, но ответа не последовало.

Марта с трудом встала, подошла к сыну и, наклонившись, крикнула в замочную скважину на своем лучшем французском: «Пожалуйста, господа, я прошу вас, позвольте моему сыну воспользоваться туалетной комнатой!»

Ответа не последовало, тогда она сняла туфлю и стала колотить ею по металлической двери. Эхо глухо разносилось по всему зданию, и Марте стало страшно – она подумала, что о них попросту забыли. Но наконец они услышали чьи-то шаги и дверь открылась. Отто грубо вывели наружу справить нужду прямо на улице, а затем вернули назад, пригрозив, что, если он не замолчит, его посадят в отдельную камеру.

– Как ты думаешь, сколько нам еще придется ждать?

В этой душной камере без окон невозможно было определить, какое сейчас время суток.

– Ты не видел, там уже рассвело?

– Небо начало розоветь.

– Значит, еще около двух часов, не больше. Они придут проверить наши документы, и мы сможем поехать дальше. – Ей хотелось бы чувствовать ту уверенность, с которой прозвучали эти ее слова.

* * *

Где-то там, за этой границей, был ее горячо любимый старший сын, Генрих. В кармане она сжимала маленькую коробочку из зеленой кожи, в которой лежала медаль его прадеда, врученная за храбрость. Муж Марты Карл перед самой смертью сунул эту коробочку ей в руку. В этот момент его кожа уже приобрела тот темно-лиловый цвет, который, как все знали, означал, что выздоровление человека маловероятно и смертельный грипп испанка заберет свою очередную жертву.

– Отвези это Генриху, – прохрипел он. – Если я умру, ты должна отвезти медаль на его могилу без меня. Она теперь принадлежит ему. Пообещай, что сделаешь это!

Они планировали поехать вместе, как только закончилась война. Они, конечно, не получили официального подтверждения смерти Генриха, как и многие другие семьи. Но предполагали худшее, когда письма, которые они регулярно ему отсылали, стали возвращаться нераспечатанными, с надписью Zurück an den Absender, написанной красными чернилами. «Вернуть адресанту». Это означало, что адресат пропал без вести, возможно погиб.

Подогреваемый юношеским идеализмом и националистическим пылом, Генрих, как и все его друзья по колледжу, как только достиг совершеннолетия, поспешил записаться добровольцем на службу Отечеству. Все они были так молоды, так талантливы, им было ради чего жить. Но по своей неопытности они быстро стали добычей, «пушечным мясом» для орудий французской пехоты и английских стрелков.

«Избиение младенцев» – вот как позже стали называть поражение, которое немецкие власти так никогда и не признали. Но друзья Генриха, которые возвращались с тяжелейшими физическими увечьями или пустыми взглядами и явными психологическими травмами, рассказывали свои истории медсестрам и учителям, те рассказывали другим, и так эти истории дошли до Марты и Карла.

Они понятия не имели, где на самом деле погиб Генрих, только какие-то намеки из историй, рассказанных членами семей тех друзей, с которыми он, полный оптимизма, шагал на фронт. Из тихих разговоров скорбящих матерей, собравшихся в очереди за хлебом, Марта впервые услышала слово Лангемарк, ужасное место, где, по слухам, больше двадцати четырех тысяч немецких солдат, включая тот полк, где служил Генрих, погибли всего за десять дней. Поговаривали, что они все были похоронены на специальном кладбище.

Дыхание Карла стало прерывистым и затрудненным. Ему оставалось жить всего несколько часов. Он не сможет осуществить свою мечту.

– Я найду Генриха, обещаю, – прошептала она сквозь слезы. – Он получит медаль деда.

– Спасибо, – успел обронить Карл и снова зашелся в приступе жуткого, неконтролируемого кашля, от которого простыни окрасились кроваво-красными брызгами слизи. – Я люблю тебя.

Это были его последние слова. Она подозвала к себе Отто, и они стояли, держась за руки, и смотрели, как человек, которого они оба любили, который был центром их мира, впал в беспамятство, а потом испустил свой последний вздох.

* * *

Это было в октябре. Вскоре война закончилась, но ни в ее сердце, ни в стране мир так и не наступил. Почему генералы так внезапно сдались, отдали все завоеванное, когда до этого газеты трубили о германских победах? Казалось, никто не знал – или, по крайней мере, никто ничего внятного не объяснял. Кайзер, на которого немцы так долго возлагали все свои надежды, покинул их. Как теперь сможет оправиться от такого удара их гордая новая нация? Какой во всем этом был смысл, за что потеряли жизни столько людей? За так называемую честь защищать эту ныне слабую, потерпевшую поражение страну?

Условия мирного договора, казалось, только сыпали соль на их раны: финансовые репарации, потеря земель и ограничения на вооруженные силы – целая череда наказаний. Союзники утверждали, что это были репарации, которые Германия должна заплатить за то, что развязала войну.

Ропот недовольства уже поднялся, отовсюду сыпались обвинения на генералов, коммунистов и даже евреев в том, что страна оказалась в бедственном положении. Продовольствия и топливных ресурсов, как всегда, не хватало; семьи скорбели о погибших, бюрократия не справлялась с наплывом требований о военных выплатах и пенсий по инвалидности. Ее любимый Берлин переживал не лучшие времена. Тысячи горожан, чьи силы были подорваны голодом и холодом, сгорали, как и ее Карл, от свирепствующей эпидемии смертельно опасного гриппа. Это была суровая зима.

Тем не менее Версальский договор был подписан, ограничения на перемещения были сняты, и когда Марта посетила Auswärtiges Amt, Федеральное министерство иностранных дел в центре Берлина, ее уверили, что не будет никаких проблем с пересечением границы. Теперь она может совершить паломничество, чтобы найти своего сына, исполнить предсмертное желание мужа и, возможно, просто обрести покой в собственной израненной душе.

Марта понимала, что решимость Карла найти могилу сына подпитывалась страданиями бабушки Эльзы, которая так и не оправилась после смерти мужа в Крымской войне. Никакие медали за храбрость не помогли ей смириться с потерей. Вплоть до ее собственной ранней смерти – как считала вся семья, из-за того, что сердце ее было разбито, – почти ежедневным рефреном Эльзы были слова: «Если бы только я могла навестить его могилу, сказать, что люблю его!» Марта решила для себя, что не будет всю жизнь нести двойное бремя сожаления и раскаяния – свое и Карла.

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 79
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?