Слава - Даниэль Кельман

Розалия представилась.

– Очень приятно! – произносит он, берет ее за руку и прижимается к пальцам губами; Розалия невольно отдергивает руку. Сам же спутник и не думает представляться. Он прям, как палка, движения плавные, и совершенно не похоже, чтобы у него болела спина.

Розалия следует за ним на парковку. Он несется вперед, не оборачиваясь, и она едва за ним поспевает. Там он поочередно останавливается то у одной, то у другой машины, в задумчивости склонив голову набок и поджав губы.

– Как вам это авто? – спрашивает он, подойдя к серебристому «Ситроену». – Мне оно кажется вполне достойным.

И он вопросительно смотрит на Розалию. Та в растерянности кивает. Мужчина наклоняется к двери, производит над ней какие-то манипуляции, и та спустя мгновение распахивается. Он занимает место на сиденье и принимается орудовать в замке зажигания.

– Что вы делаете?!

– Достопочтеннейшая, вы что же, не будете садиться?

Помедлив, Розалия опускается в пассажирское кресло. Заводится мотор.

– Это ваш автомобиль или вы его только что…

– Разумеется, это мой автомобиль, достопочтеннейшая! Вы что же, оскорбить меня решили?

– Но ведь вы же только что… В замке зажигания…

– Это новейшее изобретение, очень сложная технология. Откиньтесь назад и не волнуйтесь. Путь нам предстоит недолгий, даже при том, что гнать на максимальной скорости я не могу – на улице туман, а подвергать вас опасности я не желаю.

Тут мужчина разразился блеющим хохотом, и по спине у Розалии пробежала дрожь.

– Кто вы? – хрипло спросила она.

– Я дружелюбный человек, достопочтеннейшая. Ищущий, странствующий, помогающий. Я ваша тень, ваш брат. Как всякий человек – другому человеку.

И вот они уже выехали на шоссе. За окном мелькают столбики. Скорость такая, что Розалию просто вжимает в кожаное сидение.

– Как в той старинной загадке, достопочтеннейшая, – произносит мужчина, покосившись на нее. – Утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех. Глубокомысленно, не правда ли? – Он включает радио. Раздается оглушительный вой альпийских рожков, на заднем плане кто-то поет йодли. Мужчина принимается насвистывать, постукивать в такт по рулю, совершенно не попадая в ритм. – Человек – всего-навсего мыслящий тростник, достопочтеннейшая, – un roseau pensant, что же еще! Я доставлю вас до цели, а взамен не потребую от вас ну совершенно ничего, даже не переживайте.

– Сделай же что-нибудь, – обратилась она ко мне. – Ну же, давай, испорти свой рассказ – кому он вообще нужен? На свете столько всяких историй, одной больше, одной меньше – какая разница! Ты мог бы сделать так, чтобы я выздоровела, мог бы даже вернуть мне молодость – и тебе бы это ничегошеньки не стоило!

Ай да старушка – чуть было не заставила меня расчувствоваться! Но на данный момент меня куда больше беспокоит другое, а именно – что я не имею ни малейшего представления о том, что это за человек ведет сейчас автомобиль, кто его придумал и каким образом он попал в мой рассказ. В моих планах был маленький мальчик, велосипед, орава байкеров и колумбийский гробовщик глубоко пенсионного возраста. И маленькая собачонка, которой отводилась весьма немаловажная роль на символическом уровне – да и на прочих уровнях тоже. И что теперь? Получается, что двадцать страниц набросков, часть из которых, кстати сказать, была довольно удачной, можно отправить в мусорную корзину?

Но вот они уже сворачивают с шоссе. Перед ними вырастают пригороды Цюриха: домики, садики, реклама молока, снова садики, школьники с непомерно большими ранцами… Вдруг водитель ударяет по тормозам, выскакивает из авто и открывает Розалии дверцу.

– Прошу, достопочтеннейшая!

– Мы прибыли? – интересуется она, высаживаясь из машины.

– Ну разумеется! – ее спутник нелепо склоняется до земли, руки его свисают плетьми, тыльной стороной ладоней он касается асфальта. На мгновение замерев, он выпрямляется вновь. – Со всей определенностью. Что бы вы ни замыслили, действовать надо со всей определенностью. Помните об этом.

С этими словами он, отвернувшись, зашагал прочь.

– Но как же ваша машина? – воскликнула Розалия.

Однако мужчина тем временем уже успел скрыться за поворотом. «Ситроен» так и остался стоять с распахнутой дверцей, мигая поворотниками. Моргнув, Розалия сфокусировала взгляд на адресной табличке и со смесью облегчения, досады и удивления обнаружила, что высадил он ее не там, где нужно.

Вытянув руку, чтобы поймать попутку, она долго стояла под дождем, мокла и чувствовала себя настолько несчастной, что просто не хватало слов. Но вот наконец останавливается такси; сев в машину, женщина называет верный адрес и прикрывает глаза.

– Дай мне еще пожить, – предпринимает она последнюю отчаянную попытку. – Забудь ты про свой рассказ. Просто дай мне пожить.

– Ты цепляешься за иллюзию того, что ты на самом деле существуешь, – отвечаю я. – А на самом деле ты состоишь из слов, расплывчатых образов и пары примитивных мыслей – и все они принадлежат не тебе. Тебе только кажется, что ты страдаешь. Но в действительности нет тут никакого страдальца! Никого нет!

– Надо же, как хитро придумано. Засунь свои уловки себе в задницу!

На мгновение я утратил дар речи. Понятия не имею, откуда она набралась таких слов. Ей это не идет, это портит весь стиль, это роняет достоинство моей прозы – Розалия, возьми себя в руки!

– Мне больно. Я не хочу. Тебе это все тоже предстоит – тогда и тебе кто-нибудь скажет, что тебя на самом деле не существует.

– Розалия, в этом вся суть. Я существую.

– Да неужели?

– У меня есть личностные качества, есть чувства, душа, пусть и не бессмертная, но зато самая настоящая. Чего ты смеешься?

Водитель оборачивается, пожимает плечами: у пожилых людей часто бывают заскоки. По стеклу снуют туда-сюда дворники, из луж брызжет дождевая вода, люди выглядывают из-под зонтиков. «Мой последний путь», – проносится в голове у Розалии, и именно оттого, что все так и есть, мысль эта кажется ей пафосной и неискренней. «Неважно, как была прожита жизнь, – думает она, – в конце неизменно ждет разочарование». Проходит минута за минутой, остается только ждать. Впереди у нее еще около двадцати минут, а в каждой – множество секунд; часы отмерят еще тысячи ударов, и конец пока не кажется реальным.

– Мы прибыли! – сообщает водитель.

– Как, уже?

Он кивает. Она вдруг понимает, что не успела поменять деньги и у нее нет с собой франков.

– Пожалуйста, подождите немного. Я скоро вернусь.

Она выходит из автомобиля. У нее в голове не укладывается, что последним ее поступком на этом свете станет уклонение от уплаты таксисту. Но ведь жизнь – до того непредсказуемая, грязная штука, а теперь на ней и ответственности-то никакой. Вот домофон, вот кнопки звонков, вот она, табличка с названием ассоциации – как будто оно может означать что-то еще, кроме смерти. Она звонит, и дверь тут же с жужжанием поддается.