Цицианов - Владимир Лапин

Скучная осада оказалась не по душе грузинской милиции. Не годились грузинские князья и для караульной службы, которую они считали ниже своего достоинства. В итоге Цицианов отпустил ополченцев по домам, однако закончилось это печально. «С 7-го на 8-е отправились в Тифлис грузинские князья с дворянами и своими людьми, всего до 150 человек, которые, отъехав не более 30 верст, разбиты неприятельской партией и полонены, кроме нескольких, спасшихся бегством и давших о том знать», — записал в своем дневнике тот же капитан Сымонович.

А вот положение осажденных быстро ухудшалось. Свидетельством тому стали участившиеся попытки жителей Эривани вырваться за кольцо блокады. 10 августа, «ночью часу в третьем, вышла из крепости партия персиян до 200 пеших и до 100 конных, и несколько с ними арб, которая нашими секретными пикетами по сильной перестрелке обращена, исключая несколько конных, прорвавшихся мимо казачьего пикета, при каком случае ранен один гренадер; с их стороны найден убитым один персиянин и две лошади. Урон же должен быть неприятельский чувствителен, полагая тем паче, что по нем и из пушки сделан выстрел картечью; но достоверно узнать нельзя из-за обычая их не оставлять тела убитых и раненых…». В городе начались болезни. Дело дошло до того, что Магомет-хан просил прислать лекаря для своего захворавшего сына, но в ответ получил приглашение сдаться и уже на правах почетного пленника пользоваться всеми медицинскими ресурсами русского войска. 12 августа храбрый капитан Фирсов сумел благополучно доставить в лагерь вьюки с солью и двух племянников Джафар-Кули-хана, на которых персы устроили облаву. Они намеревались захватить мальчиков в плен, а затем шантажировать дядю, вынуждая его отказаться от союза с русскими. 13 августа противник вновь проверил бдительность русских патрулей. Вот как это было: «Персидское войско тысячах в семи под начальством самого Баба-хана показалось от Гар-ничая с утра и, приближась к облежанию, разделилось на пять колонн и заняло высоты, где остановясь, другие показывали намерения атаковать нас, и партии весьма близко подъезжали к верхним садам, но скоро удалились. Со всем тем им удалось угнать 55 подъемных лошадей Саратовского полка, коих пасли фурлейты в садах, к внешней стороне оных без прикрытия, и предались все сну. При том некоторые фурлейты и денщики по легкомыслию и мнимому удальству удалились версты за 4 за фуражом, а более за фруктами без всякого вооружения. Сии, будучи рассеяны по садам, тогда увидели неприятельскую партию, когда были окружены и потому некоторые спаслись бегством. 1 рядовой убит, 2 рядовых и 2 фурлейта Саратовского полка без вести пропали; 1 денщик Нарвского драгунского полка и 2 казака захвачены персиянами. Между тем из крепости производилась пушечная пальба бомбами и ядрами по нашим. Это при всяком появлении неприятельских партий производилось. Наконец в первом часу ударила вылазка из крепости в 300 человек на батальон полковника Козловского, которая, по трех выстрелах картечью от него и двух ядрами от егерей также и по перестрелке ружейной, побежала назад, потеряв человек 15 убитых. Причем ранен офицер один и три гренадера, а часу во втором неприятель удалился: до 300 человек пошло к Канагиру, а прочие к Гарничаю».

После этой операции осажденные заметно приуныли, а побеги из крепости участились. Вся вторая половина августа прошла в перестрелках, в попытках персов в одиночку и небольшими группами выбраться из крепости. Русские испытывали недостаток в провианте; правда, до некоторой степени он смягчался походами групп фуражиров в Эчмиадзин, откуда привозили накошенный хлеб. 22 августа посланный с этой целью отряд майора Левицкого при возвращении в лагерь попал в окружение, но успел занять неприступную позицию. На выручку ему отправился отряд майора Майонова с приданной ему пушкой. Несмотря на яростные атаки персов, оба отряда не только благополучно вернулись с ничтожными потерями, но и сумели доставить значительную часть запасенного провианта. Как ни странно, персы не сумели организовать действенную блокаду русского лагеря, несмотря на огромное превосходство в силах и в особенности в кавалерии. Отряды, посылаемые Цициановым, без особых проблем добирались до Эчмиадзина и доставляли столь необходимые жизненные припасы. В середине августа выяснилось, что в Эривани запасы муки почти закончились, но имеется значительное количество зерна. Тогда Цицианов решил отвести воду от канала, который приводил в движение колеса шести городских мельниц. Ход оказался очень удачным. Как записал у себя в дневнике Сымонович 27 августа 1804 года, «в полдень выходили из крепости человек до 50-ти, чтобы отведенную нами от мельницы воду опять привесть по-прежнему, но по перестрелке прогнаны без успеха. Ночью также покушались, но не допущены ружейными выстрелами».

Понеся значительные потери в открытом бою, Баба-хан решил одолеть Цицианова измором, отрезав его от Грузии. Ситуация становилась критической: хлеба не хватало — солдаты получали только четверть рациона. Пшеница, которую ранее косили солдаты, была сожжена персами на корню. Иссякли запасы водки и уксуса — средств, которые использовались для профилактики кишечных заболеваний. Чтобы не допустить появления дизентерии, русские солдаты из кислых и недозрелых плодов варили особый квас. Кроме того, они сушили листья полевого хрена, делали из них отвар, смешивали с фруктовым квасом и ставили для брожения; «через два дня получался весьма острый и крепкий напиток, укрепляющий желудок»[739].

Для доставки в лагерь необходимого провианта в крепость Караклис, где были собраны припасы, отправился отряд подполковника Монтрезора. Из всех полков отобрали сто лучших солдат, каждому выдали по сотне патронов. При поддержке трех легких пушек и грузинских милиционеров под командованием генерал-майора И. Орбелиани они должны были совершить быстрый ночной марш. Однако противник узнал об этом предприятии и окружил отряд превосходящими силами. Все предложения о сдаче Монтрезор и Орбелиани отвергли и отбивались несколько дней. Только после того, как кончились боеприпасы, а солдаты стали падать от усталости и жажды, персам удалось одержать победу. В живых осталось всего несколько человек. На месте гибели Монтрезора недалеко от села Сарали Эриванской губернии в 1805 году был установлен каменный памятник, эпитафию на котором, по преданию, написал сам Цицианов. Однако в 1827 году сильнейшее землетрясение разрушило монумент, и в 1840 году возвели новый пятиметровый обелиск. За его сохранностью поручили следить расквартированному неподалеку 15-му гренадерскому Тифлисскому полку[740].

Монтрезор ранее успешно служил комендантом в Караклисе — важном пункте на пути между Эриванью и Тифлисом. Чтобы разом развеять у местных мусульман мысли о возможности мятежа, он посадил под арест двух авторитетных старейшин. Но толкового офицера заменили никуда не годным — майором Саратовского полка Ходжаевым. Последний некогда служил в гвардии сержантом, был в Персидском походе 1796 года «за переводчика», а затем исключен «по случаю неявки в полк». Обычно под такой формулировкой скрывалось элементарное дезертирство. Ираклий II «принял его в мнимую свою артиллерию капитаном, каковые чины он и кизлярским армянам раздавал за две головы сахара». Поскольку по условиям принятия Грузии в состав России все сословия сохраняли свои права и привилегии, Ходжаев стал капитаном уже русской службы, «…и как оказалось, что он не токмо артиллерийскую науку, но и арифметику не знает, то и написан в гарнизон, а через год пожалован чином по введенному закону по одному в полку производить в майоры». Новый комендант допустил грубейшую ошибку, освободив знатных арестантов. Не опасаясь за жизнь заложников, «татары» подняли мятеж и напали на отряд Монтрезора. Автор, описавший эту историю, посчитал нужным завершить свое повествование так: «При рассказах о сем деле я никогда не могу равнодушно слышать, что предание, сохраняя память о подвиге отряда Монтрезора, передает потомству только его имя, не упоминая о храбрых его сподвижниках. Если б было возможно, я хотел бы сделать известным даже всех простых воинов, участвовавших в сем деле. Чувства заставили меня выставить исчисленные здесь имена». Однако списки солдат не сохранились. Известно, что участь своего начальника разделили прапорщики Чирец и Верещага, поручик Ладыкин[741].