Цицианов - Владимир Лапин

Для более ясного понимания ситуации следует учитывать политическую культуру Грузии того времени. В глазах тамошнего населения все происходящее являлось одной из форм династических неурядиц: персидские владыки изгоняли с престола одних правителей Карталинии и заменяли их другими. Практически каждое наследование грузинской короны сопровождалось конфликтом в правящей фамилии. Слово «навечно» в документах о вхождении Грузии в состав Российской империи было не более чем заявлением о серьезности намерений Петербурга, а также обычным словом из лексикона дипломатов. Немало подобных документов, действие которых на самом деле продолжалось не более нескольких лет, лежит в архивах. В глазах многих грузин ситуация выглядела следующим образом: ориентированная на Россию часть национальной элиты одолела другую, ориентированную на Персию. Призванные на защиту победителей русские коварно выслали царскую семью и прибрали к рукам всю власть в крае. При этом в Персии находился царевич Александр, имевший неоспоримые, по местным меркам, права на престол. К тому же после разгрома Тифлиса персами прошло всего восемь лет, еще не стали взрослыми дети, осиротевшие во время нашествия Ага-Магомет-хана. Этот ужасный даже по азиатским меркам злодей «наказывал» Грузию за «ослушание», за попытки уйти из-под его власти. Подготовка обороны Тифлиса и перенесение вещей и бумаг из дома главнокомандующего в крепость были восприняты как признак скорого приступа персов и разгрома русских под Эриванью. Паника имела тяжелые последствия и на основном фронте борьбы с персами. «Беспорядки, произошедшие в сию эпоху панического страха, заставили пренебречь главный предмет: поддержание сообщения с действующими войсками и снабжение оных продовольствием», — писал П. Санковский[751].

Персидское командование понимало значение Военно-Грузинской дороги для войск, находившихся в Грузии. Поэтому в Осетию и Кабарду полетели послания, склонявшие горцев на сторону Тегерана. Вот одно из них: «…Во внимание к тому, что вы в настоящем году оказали блистательные заслуги нашей державе и, сражаясь с гяурами русскими, разорили им пути прохода — мы повелели освободить 10 человек из вашего племени, попавшихся в этом году в плен нашим войскам и содержавшихся в Тегеране, и отправить их на родину. Да послужит эта милость доказательством нашей к вам благосклонности. После наступления навруза наш высочайший лагерь снимется из столицы с 100 000 армией, 200 пушек, мортир, Фальконетов и снарядов и необходимыми приготовлениями и двинется на Грузию, Кизляр и ту сторону. По Божьей милости в настоящем году гяурам суждено испытать от нас такое истребление, чтобы от них не оставалось и следов в тех местах. Будучи обнадежены нашей милостью, не переставайте продолжать неутомимые ваши сопротивления русским; старайтесь пуще прежнего ломать мосты и портить их дороги, так чтобы никому из них не представлялось пути к спасению. Одним словом, не допускайте их утвердиться в тех местах». Подобные послания с фантастическими рассказами о разгроме русских войск под Эриванью и о численности армии шаха рассылались и в другие места[752]. Баба-хан оценил как боевые возможности российских войск, так и важную роль волнений и мятежей в Закавказье и на Кавказской линии для отвлечения на них и без того скромных сил, находившихся в распоряжении Цицианова. Этим во многом объясняется та активность, которую персы проявили в рассылке прокламаций и эмиссаров по всему региону. Только верный России шамхал Тарковский перехватил 36 «возмутительных писем», адресованных князьям и народам Северного Кавказа.

Боевые действия «на персидском» фронте осложнялись внутренними неурядицами. Во-первых, продолжались разного рода волнения, большей частью инициированные царевичами Александром, Парнаозом и Иулоном. Хотя непосредственной угрозы российскому правлению они не представляли, но держали местную коронную власть в напряжении, заставляли при каждой военной акции задумываться о безопасности тыла. Во-вторых, несмотря на разгром джаро-белоканских лезгин и формирование оборонительной линии в долине реки Алазань, набеги продолжались, некоторые отряды горцев доходили до окрестностей Тифлиса. Все это было крайне неприятно для правительства, так как противоречило заверениям о том, что пребывание под российским скипетром обеспечивает жителям Грузии полную безопасность. Третьим пунктом напряженности стал осетинский участок дороги, проходившей по долине Терека. Тагаурцы напали на купеческий караван, не подчинились требованию Цицианова вернуть награбленное, за что лишились права въезжать в Грузию и в Моздок. Ответом на это стало общее восстание тагаурцев. Для их «обуздания» был отправлен отряд под командованием полковника князя Эристова, который получил предписание не церемониться с мятежниками: «жестокостью оружия колоть, рубить, жечь их селения, словом, при вступлении в их жилища и с ними в дело должно истребить мысль о пощаде, как к злодеям варварам»[753]. Одновременно с угрозами Эристову предписывалось вести с осетинами переговоры, обещая им жалованье в размере 1650 рублей серебром в год и уравнение их старшин «в достоинстве» с казачьими офицерами. Однако тагаурцы объявили, что закрывают для русских всякое движение через свои земли и ждут к себе царевичей Иулона и Парнаоза. Дорожная повинность, которую выполняли осетины в районе Военно-Грузинской дороги, очень тяжелая сама по себе, становилась невыносимой из-за злоупотреблений местных начальников. Систематически задерживалась заработная плата, капитан-исправники жестоко обращались с рабочими. По приказу одного из них для устрашения солдаты запрягли в сани двух женщин и погоняли их кнутами. Ответ был предсказуемым: разъяренные родственники этих двух несчастных забили представителя власти лопатами. Это убийство стало сигналом к массовому восстанию: дорога на протяжении нескольких километров была завалена камнями и деревьями, казачий пост в Кайшапуре (17 человек) вырезан, убиты или ограблены все, кому не повезло в тот момент оказаться в центре событий. Нельзя не согласиться с мнением историка Н. Дубровина: «Самовластие земской полиции, необдуманные и несообразные с духом и характером народа распоряжения были поводом к восстанию горских племен, подвластных Грузии, и волнению в целой стране»[754].

На развитие событий негативно повлияли и ошибки правителя в Грузии по гражданской части генерал-лейтенанта Д.М. Волконского, который не сумел сразу по прибытии на новое место службы весной 1803 года усвоить адекватные приемы обращения с тамошним населением. Цицианов писал по этому поводу министру внутренних дел Кочубею 14 сентября 1804 года: «По рапортам генерал-лейтенанта Волконского не вижу не только уменьшения волнования тиулетинцев, но вящие их дерзости, кои ни к чему иному приписать не могу, как тому, что сказанный генерал, вверяясь доносам и советам грузинских князей, не те меры и не тех людей употребляет, как и каких следовало бы. И все сие происходит от незнания их характера национального, который клонится к легковерию и легкомыслию, ни князей, кои попечением царя Ираклия привыкли друг против друга враждовать и на сем основывать все свои шаги и все свои доносы»[755]. Волконский решил «купить» пшавов и хевсуров, отправив им 1000 рублей под обещание не участвовать в восстании, однако это было расценено как слабость власти; пшавы и хевсуры стали активно помогать осетинам. Царевичи Александр, Иулон и Парнаоз разъезжали по аулам, призывая всех взяться за оружие и изгнать русских. Чтобы обнадежить своих союзников, царевичи сообщали о движении к ним на помощь огромного персидского войска. Подстрекая горцев к восстанию, они продолжали подрывную деятельность как на востоке, так и на западе Грузии, сплачивая вокруг себя всех князей Имеретии и Кахетии, которые были недовольны российскими властями. Неизвестно, как бы развернулись события, но в тот момент отличился до того никому не известный майор Рейх, комендант города Гори. 24 июня 1804 года он врасплох напал на лагерь царевичей в районе урочища Шагорбели. Парнаоз сумел укрыться в лесу, а Иулона взяли в плен и посадили в каземат «под строгим присмотром». Однако этот успех только замедлил распространение восстания.