Византия в эпоху иконоборчества - Алексей Величко

Прожив 11 лет в браке, царица стала вдовой и матерью-регентшей при малолетнем императоре Михаиле III. Но, надо сказать, что и в последние минуты своей жизни Феофил проявил благоразумие и рассудительность. Понимая, что одной св. Феодоре будет едва ли по силам примирить все разногласия, таящиеся в византийском обществе, и обеспечить стабильность царствования их сына, император в помощь царице назначил опекунов. Ими стали первый министр двора евнух Феоктист, брат царицы патриций Варда и дядя св. Феодоры магистр Мануил. Как видим, двое из трех опекунов являлись этническими армянами и обеспечивали мощную поддержку могущественной армянской партии[713].

Поскольку положение дел в государстве заметно улучшилось стараниями императора Феофила, на повестку дня встал самый главный вопрос — об отношении к иконам. Византийское общество уже настолько устало от церковного раскола, что деятельность императрицы в этом направлении, что называется, была обречена на успех. Тем не менее прошел почти год, пока ожидания переросли в реальность — и, как обычно, устранение разногласий связали с чудесными событиями, которые придали примирению наиболее красочную и мистическую форму.

Рассказывали, что внезапно магистр Мануил тяжело заболел и уже не чаял остаться в живых. К нему явились студийские монахи, с которыми Мануил имел дружеские отношения, и пообещали, что его здоровье быстро восстановится, как только он поклонится святым иконам и убедит в том же правителей Римского государства. Действительно, так и случилось.

Тогда монахи вновь явились к выздоровевшему Мануилу и настойчиво побуждали того сохранить верность ранее данному слову. Но Мануила не нужно было уговаривать: он, давний почитатель икон, отправился к остальным опекунам маленького царя Михаила III, и вместе они решили обратиться с соответствующей просьбой к св. Феодоре.

Стоит ли говорить, что в ее лице они нашли горячего сторонника? Императрица ответила, что уже давно мечтает только об этом, но многие сановники и епископы (!) препятствуют ей. На это откровение опекуны разом высказали мысль, что, как полноправная августа, она сама может принять решение: «Раз ты, госпожа, так похвально рассуждаешь и мыслишь, что мешает тебе привести все в исполнение и велеть совершить это всенародное торжество?»

Конечно, не имея твердой уверенности в том, что данная инициатива будет поддержана повсеместно, никто бы не решился восстанавливать иконопочитание. И все же без лукавства и преувеличения нужно сказать, что св. Феодора совершила настоящий подвиг для Кафолической Церкви, взяв всю ответственность за грядущие события на себя. Никогда влияние женщины-царицы не могло сравниться в сознании византийцев с авторитетом императора-мужчины. И любая ошибка или просчет с ее стороны могли стоить государыне очень дорого.

Сразу после этого св. Феодорой через друнгария виглы патрикия Константина по прозвищу «Армянин» был направлен настоящий ультиматум патриарху Иоанну Грамматику: «Все собравшиеся отовсюду благочестивые люди и монахи просят нашу царственность распорядиться восстановить всесвятые иконы. Если ты с ними согласен и заодно, да восстановит былую красоту Божья Церковь. Если же пребываешь в сомнениях и не тверд мыслью, оставь трон и город, удались в свое именьице, жди там Святых Отцов, что готовы и обсудить, и поспорить, и убедить тебя, если будешь дурно говорить об иконах».

Этот момент очень важен: не предложение дебатировать о вере, а приказ принять веру, исповедуемую царицей, передала августа Константинопольскому архиерею. В противном случае ему дано повеление оставить патриарший престол и удалиться от дел. Ссылка на монахов, с которыми столичный архиерей мог бы продолжить беседу, чтобы ему стали ясны его же заблуждения, касалась, конечно, только личного спасения души самого Грамматика, но не существа вопроса: принимать святые иконы или нет. Очевидно, ответ на этот вопрос был уже предрешен св. Феодорой.

Последующие события, произошедшие вокруг патриарха, несколько туманны и в различных источниках излагаются по-разному. По одной версии, Грамматик в это время находился в своих палатах близ храма Святой Софии. Послание царицы глубоко поразило его, и он решил разыграть хитрую комбинацию, чтобы выиграть время. Отправив назад посланца августы, он умело нанес себе ножом рану на животе с тем расчетом, чтобы та максимально кровоточила, но в то же время была не опасной. Вошедшие к нему слуги увидали архиерея, лежащего в крови на постели. Весть о том, что патриарх убит, вскоре всколыхнула весь город и дошла до царицы. На место происшествия с приказом досконально разобраться во всем происходящем был отправлен патриций Варда, брат св. Феодоры.

Прибыв в патриаршие палаты, патрикий несколько грубовато и довольно прямолинейно спросил патриарха: «Почему ты не оставляешь патриаршества?» — на что тот ответил, будто исколот язычниками, прибывшими во главе с Константином, но как поправится, обязательно сложит с себя сан. Однако Варда без особого труда выяснил, что раны Грамматик нанес сам себе целенаправленно, а в подтверждение этих слов архиерейские слуги принесли тот самый нож, которым патриарх порезал свой живот[714].

По другой версии, прибывшие к Грамматику Константин Армянин и его солдаты действительно вели себя бесцеремонно, требуя от архиерея подчиниться воле императрицы. А когда Иоанн Грамматик попытался оказать им сопротивление, они нанесли ему несколько ударов, вызвавших кровотечение, хотя и не опасное для жизни. Так или иначе, но Грамматик был смещен с престола и сослан. Вместо него Константинопольским патриархом был провозглашен св. Мефодий (843–847), давний подвижник Православия, сицилиец по рождению.

Отметим, что наказание для бывшего патриарха было определено более чем щадящее: Грамматик был сослан в Клейдийский монастырь, но вскоре покинул его и до конца дней (ориентировочно до 863 г.) проживал в собственном имении в местечке Психá. Когда спустя многие годы кости Иоанна Грамматика были вынуты из могилы и преданы огню, дабы не создавать ореала святости из его захоронения, на трупе был надет патриарший омофор, из чего следует, что его хоронили как архиерея. И до конца дней Грамматик имел широкую переписку со своими друзьями и бывшими единомышленниками. Воистину, как писал хронист XII в. Михаил Глика, это был «великий Иоанн»[715].

Весной 843 г. императрица созвала Собор в Константинополе, чтобы торжественно и по старым традициям объявить об окончательной победе истины над ересью. Этот Собор носил далеко не формальный характер, и его решения еще нужно было отстоять от иконоборцев. Об этом позднее писал сам патриарх св. Мефодий. «Понимая, что ничто так не будет способствовать безопасности Римской империи, как окончание церковной смуты, царица Феодора, переговорив с высшими сановниками государства, призвала наиболее влиятельных между монахами и предложила им на обсуждение вопрос о восстановлении иконопочитания. Когда же нашла, что все они согласны и ежедневно горят одним желанием и болят сердцем о перемене религии, потребовала от них, чтобы они выбрали места из святоотеческих книг в подтверждение истины, указала место во дворце, куда предполагалось созвать Собор, и обратилась с манифестом к народу. Собралось такое великое множество, что нельзя было перечесть, ибо прибыли не только те, которые сохранили чистый ум во время нечестия, но очень многие из тех, что разделяли еретические мнения и были назначены на церковные должности иконоборцами. Переменив свои мысли, и они предали проклятию врагов святых икон»[716].