Русско-турецкая война 1686–1700 годов - Андрей Геннадьевич Гуськов

(Руццини, Carlo Ruzzini), была озвучена на восьмом съезде, состоявшемся 28 октября 1696 г.[1378] Министры императора, сославшись на получение информации от союзников, неожиданно для русского дипломата объявили о решении заключить союз на 3 года. Все прежние аргументы о неудобстве «малых лет» были благополучно «забыты», а возможность продления соглашения «чрез обсылки», в случае продолжения войны сверх данного срока, аргументировалась словами самого же Нефимонова от 20 мая. Старые слова (второго и третьего съездов) объяснялись сказанными «от себя в прикладе, а не в крепость» (то есть для примера) и не имевшими значения без учета позиции союзников. Реальной причиной перемены позиции «цесарцев» явилось сворачивание войны Франции против Аугсбурской лиги[1379], что было озвучено ими в конце разговора: «…всех союзников ныне приходит со французским королем к миру, и надеются они тому совершения вскоре». Это вело к переброске австрийских войск, ранее занятых в Европе, на восток и ускорению поражения Османской империи, что сокращало и необходимое время наступательного союза[1380]. Посланник же, ошибочно полагая семилетний период единственно возможным, продолжал упорствовать, постоянно апеллируя к прежним словам самих австрийцев («выводил министром прежние их речи») о «мало надежности» короткого срока. О новых условиях Нефимонов немедленно сообщил в Москву.

Дальнейшие переговоры зашли в тупик, так как каждая из сторон настаивала на своей позиции, не желая рассматривать другие варианты. Австрийцы начали грозить «отпуском» посланника в Москву. К Нефимонову несколько раз приходил цесарский переводчик Адам Стилла (Свейковский, Швейковский), который озвучил требования канцлера завершить дела и подписать трехлетний договор. Как альтернатива был предложен вариант с заключением бессрочного союза[1381].

На девятом съезде (21 декабря) представители императора предприняли попытку «разрешить» затруднение и, чтобы «в летех несогласие успокоить», окончательно предложили не писать в будущем трактате какой-либо конкретный срок. Австрийцы, поддержанные венецианским послом, утверждали, что, узнав о бессрочном трактате, и турки «устрашатся и недолго будут воеватись», и французский король «ныне ж помирится», и в целом «как договор совершится, то у неприятелей иное намерение будет, а в замыслах своих ослабеют». Продолжив давление, 2 января 1697 г. «секретарь посольских дел» Долберк привез «образцовую запись» договора, в котором цесарь «изволил» с великим государем в союзном обязательстве быть как «с протчими союзники… а времянные лета объявленные обоих сторон отложил»[1382].

Нефимонову новый вариант подходил еще меньше, поскольку он не имел полномочий заключать бессрочное соглашение. Пребывая в полном смятении, дьяк отговаривался ожиданием дополнительных инструкций из России, которые были получены 8 января 1697 г. В них посланнику напоминали, что вся информация о сроках была прописана еще в наказе и дело он совершает «не гораздо» (плохо). Когда 28 октября будущие союзники предложили 3-летний срок, то надо было его принимать (как в наказе указано), а он же «больши описавался, а то дело не сделал». Союз «без урочных лет» однозначно отвергался, о нем даже не надо было посылать запроса в Москву. Возвращаться без подписанного соглашения категорически запрещалось. Переговоры требовалось завершить максимально оперативно, не допустив «нарочной… посылки» австрийского представителя в Россию. В противном случае — при делегировании цесарского дипломата — ситуация бы вновь затянулась «в многую проволочку и трудность»[1383].

Оказавшись в безвыходной ситуации (предписания монарха были однозначными), Нефимонов активизирует контакты с австрийской стороной, направляя многочисленные послания «не по одно время» о совершении «союзного дела» на 3 года. 16 января 1697 г. на последней (десятой) встрече с министрами состоялся крайне жесткий разговор. Посланник заявил о невозможности игнорировать указ царя о 3-летнем соглашении. В ответ австрийцы «говорили и стояли крепко и упорноза отказ от урочных лет, активно апеллируя к польским договорам (Вечного мира и Священной лиги[1384]), которыми раньше пренебрегали, и «отпираясь» от своих слов на 8-м разговоре. В конце концов русский дипломат ультимативно отказался от обсуждения бессрочного союза. Нефимонов раскритиковал непостоянство и двусмысленность действий оппонентов, которые «чего сами просили, то отменяют», вызывая подозрения, что имеют «не правдивым сердцем к союзу желание». В случае отказа в заключении союза «вскоре и немедленно» или «буде для какова вымыслу… своим упрямством и в речах непостоянством то дело опустят», дьяк грозил прекращением всего переговорного процесса. В конце концов после консультаций австрийских представителей со своим сюзереном и переговоров с К. Рудзини было решено «союз учинить» на 3 года[1385].

Еще одним камнем преткновения на переговорах стало установление состава нового объединения. Согласно первоначальному замыслу Петра I (по наказам), союз должен был носить исключительно двусторонний характер, связывая лишь Московское царство и Священную Римскую империю. 20 мая 1696 г. (третий съезд) на запрос канцлера о включении в договор других участников войны с Османской империей К. Н. Нефимонов заявил об избыточности таких процедур, поскольку польский монарх уже имеет действующие трактаты с царем и цесарем, а Венеция связана соглашением с Австрией и поэтому должна участвовать в войне до победы «по прежней крепости с цесарским величеством». При этом дьяк сразу же оговорился, что о Венеции не имеет каких-либо предписаний и говорить о ней не будет[1386]. В дальнейшем, до получения новых указаний из Москвы, Нефимонов во время официальных встреч придерживался озвученной аргументации.

Австрийские представители почти сразу показали твердую заинтересованность во включении Венецианской республики в предполагаемую конвенцию. 25 июля на шестом съезде министры настойчиво напоминали о Венеции и указывали, что без разговора (и полномочий) о ней «и договору союзному статись невозможно». И ситуация здесь определялась не только свободной волей Вены: по словам «цесаревых ближних людей», К. Рудзини в беседе сообщил Леопольду I, чтобы он «один без них с царским величеством в союз не вступал, а естли учинит, то они будут свободны» (то есть Венеция угрожала денонсировать прежние соглашения).

26 августа венецианский посол во время личной беседы указал посланнику на недовольство его страны отсутствием упоминаний о ней в предложениях о союзе, «будто б война их против турок неприятна и царскому величеству не надобна». 4 сентября на седьмом съезде Нефимонов наконец сообщил о согласии царя с пожеланием императора, «дабы в союзе… быти б и светлейшей Речи Посполитой и Венецкой»[1387]. Прийти к такому решению после продолжительного ожидания посланник смог, лишь получив долгожданный ответ из России.

Сложность решения вопроса о включении в договор Венеции объясняется исключительно трудностью пересылок Нефимонова с царем. Так, запрос о Республике Св. Марка он сделал еще в отписке, направленной в Москву 24 мая 1696 г. с отчетом о третьей встрече. Письмо получили в Посольском приказе 27 июня и переслали в Азов. Оттуда 16 июля последовал