Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

Сведав о проделках десятилетнего отпрыска, Халдей не на шутку встревожился и разгневался. Вызвал сына к себе в камору, долго стыдил его, сокрушённо тряс головой. — Что же это ты творишь? О, горе мне! — отчаянно всплескивал он руками. — Тут служишь князю, стараешься, сил не жалеешь, чтобы вы с матерью жили в покое и достатке, и вот... Всё напрасно! Как же ты мог, бессовестный, на юного княжича поднять длань? Да лучше б руки твои отсохли!

Иван сперва молчал, супясь и опуская голову, но вдруг не выдержал и заспорил с отцом:

— А чё он на меня первым полез? Ну, играли мы во дворе с Вереницами да с Митькою, поварихиным сыном, дак Володимирко прибежал и давай верховодить! То не так да енто не эдак! Ну, говорю ему, чё, мол, распоряжаешься тут?! Мал вельми ещё! Дак он в драку! Мол, княжич еси! Ну, съездил я ему, чтоб не лез боле! Дак расхныкался, обиделся, убёг! Потом сызнова полез! Холоп еговый нас разнял!

Халдей в отчаянии схватился за голову.

— Потерпеть не мог ты будто?! Будущий князь пред тобой, старший сын Володаря. Ему, вероятней всего, служить тебе предстоит! А ты так себя ведёшь!

В разговор вмешалась вошедшая на шум супруга Халдея. Заметно пополневшая за последние годы, отъевшаяся на перемышльских харчах, облачённая в длинную белую столу греческого покроя, белая куманка быстро сообразила, в чём дело, и приняла сторону сына:

— Когда бьют, всегда надо уметь дать сдачи! Верно ты поступил, Иван! Да пусть Владимирко хоть трижды князем будет! Обиды терпеть храбрый воин не должен!

— Что мелешь?!. — змеёй зашипел на жену Халдей. — Сын мой будет не простым воином, которому заменяют дом голубое небо и бескрайняя Степь и которому сабля — лучшая подруга. Я на княжеской службе гораздо большего достиг и хочу, чтобы дети добытого мной не растеряли. Запомни, Иван, князьям надо уступать. Можно, конечно, поспорить, не согласиться где-нибудь на совете в палате, но драться тебе отныне с Владимиркой запрещаю! Чтобы сегодня же перед ним извинился!

— Вот ещё! Не буду! — заупрямился Иван.

— Будешь, ещё как! — разозлился Халдей. — Немедленно пойдёшь к нему и признаешься в своей вине, испросишь прощения! Ну, иди!

Мальчик послушно вышел.

— Учишь сына угождать! Иудейская кровь в тебе играет! — презрительно сморщившись, бросила в лицо Халдею жена.

— Замолчи, неразумная! — всплеснув руками, прикрикнул на неё Халдей. — Так будет лучше и для Ивана, и для нас с тобой, — добавил он уже спокойно. — Следует думать о будущем. Давно мы живём здесь, в Перемышле, но ни я, ни ты не стали в этой земле своими. Люди помнят, что ты — дочь солтана, а я — хазарин из Таматархи. И я хочу, чтобы нашего сына они не считали чужим. Надеюсь, ты меня поняла.

Айше промолчала. Блестели золотые колты[318] и кольца височные, прикреплённые к её высокому головному убору, блестели ярко-голубые глаза. Всё ещё красива половчанка, хоть и берут своё годы.

Кажется, приняла она слова Халдея, вздохнула, кивнула головой. Улыбнулся ей хазарин своей обычной лукавой улыбкой. Окончен был спор, мир и лад устанавливались вновь в его семье.

...Перед Владимиркой сын Халдея всё-таки извинился, хоть и не имел на это ни малейшего желания, не чувствуя себя виноватым. Но слова отца Иван запомнил крепко. Наставления Халдея не раз помогут ему на княжеской службе в недалёком будущем.

ГЛАВА 103

Известия о том, что русские князья готовят дружины и собираются идти в Половецкую степь, достигли Перемышля в марте, в начале весны. На деревьях набухали почки, журчали ручьи, грозно клокотал наполненный талыми водами извилистый Сан. Воздух был свеж и прозрачен.

Фёдор Радко явился к Володарю и, отвесив поклон, приступил к князю с просьбой:

— Отпусти меня на рать. Хочу с погаными биться.

Сперва Володарь нахмурился, не по нраву пришлись ему слова бывалого проведчика.

— Али у нас на Червенщине дел у тебя мало?! — отрезал он в ответ. — То ляхи, то угры, то Святополк! Половцы нашей волости покуда не угрожают!

— Полагаю, коли один человек уйдёт, беды большой княжеству не будет, — промолвил Радко. — Жив коли останусь, возвернусь непременно.

— Не пойму я, Фёдор, что тебя влечёт в степь идти? — Володарь удивился. — Там ведь, почитай, опасности на каждом шагу. Святополк и иже с ним не забыли, чай, как ты ко мне ушёл. Лихо сотворить тебе могут. Да и половец стрелой угостить горазд.

— Я оберегусь, княже. А в степь на поганых порешил идти, потому как... — Радко на мгновение умолк, собираясь с мыслями, и продолжил: — Вот службу я правлю, сведения добываю, но большего хочется... Всё енто — мелко как-то. К большому делу причастным стать — вот то по мне бы было...

— Мелко?! — Володарь внезапно разгневался. — Боярин Ратибор тоже меня этим попрекал! Как только не понимаете вы, что из мелкого, малого великое-то и проистекает!

— Я тебя ни в чём не попрекаю, княже! — решительно замотал головой Фёдор. — Всё, что ты делаешь — важно, необходимо для Руси Червонной. Просто... Хочу послужить всей Русской земле на поле ратном...

— Ну что ж, ступай тогда. Бог тебе в помощь, — молвил Володарь, понимая, что мечника ему не отговорить. — Только смотри береги себя. И возвращайся. Мне ты живым нужен.

Рано поутру вывел Фёдор Радко во двор белоснежного фаря, привязал к нему второго, поводного, коня и помчался верхом за ворота Перемышля. К седлу приторочены были доспехи. Вослед всаднику долго клубилась пыль, отрывисто и резко свистел ветер.

Вскоре исчезла из Перемышля и боярышня Ирина. Куда подевалась, никто толком не знал. Опустел дом Радко, сиротливо темнел он в молчании на косогоре над буйным Саном.

...Вернулся Фёдор в Перемышль месяц спустя, усталый, с рукой на перевязи. Переодевшись и помывшись, не мешкая постучался