Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

Через густые дубово-буковые леса потянулись они назад к кон-границе. За спиной Володаря оставались сожжённые сёла и вытоптанные нивы — всегдашние спутники войны.

Хотелось верить, что, крепко получив по зубам, надолго утихомирились горластые шляхтичи.

ГЛАВА 98

Старый князь Владислав Герман, тяжело вздыхая, откинул седую голову на спинку мягкого кресла. Опять мучили его приступы подагры, всё тело жгло. Устало, из-под полуопущенных век взглянул он на мотающегося по палате из стороны в сторону пятнадцатилетнего сына Болеслава.

Алый плащ юноши колыхался за плечами. Рослый, широкий в кости, с чёрными, как смоль, волосами, орлиным носом и глубоко посаженными глазами, княжич возмущённо бросал отцу в лицо:

— Как же вы, отче, позволили сему разбойнику Володарю бесчинствовать на Польской земле? Сколько сёл он безнаказанно сжёг и разорил! Да он хуже немцев!

На лице Владислава Германа проступила снисходительная улыбка.

— Не столь всё просто, сынок, — проговорил он, в очередной раз горько вздохнув.

— Се потому, отец, что вы все бездействуете! Дай мне ратников — я пойду на Володаря войной! Я заставлю его уважать нас! — вспыхнул снова юный Болеслав.

От рождения у княжича была заячья губа, отчего прозывали его Кривоустым. Когда гневался, уста его некрасиво дёргались. В такие минуты приближённые старались Болеславу на глаза не попадаться — мог и ударить, и зашибить невзначай.

— Сначала надо навести порядок у нас в Польше, а потом уже думать о мести Володарю, — поучительно заметил князь Герман. — Твой старший брат Збигнев, как ты знаешь, восстал против меня, бежал к немцам, вместе с ними разоряет Силезию. Хочу примириться с ним.

— Мир с сим предателем?! — вскричал в негодовании Болеслав.

— Не забывай, что Збигнев — мой сын! — повысив голос, прервал его Владислав Герман. — Пусть вы от разных матерей, но я — единый ваш отец. И призываю вас обоих к миру.

Болеслав нехотя согласился, тряхнув кудрявой головой.

— Но Володарю я отомщу! Клянусь тебе в том, отче! Никогда не забуду, как он сговаривался с поморянами, с ятвягами, со всеми нашими врагами! И знай: не успокоюсь, покуда не увижу сто мёртвым или сидящим в цепях в Вавельском подземелье!

— Только, молю тебя, сынок, не натвори по младости безумств! — Князь Герман сокрушённо качнул головой. — Все вы, молодые, такие горячие!

— Не беспокойся, отец. Я буду осмотрителен, как рысь, и зорок, как орёл! Если ты говоришь, что надо подождать, я подожду! Но, клянусь Пречистой Девой Марией, разбойник не уйдёт от расплаты!

Княжич стиснул пудовые кулаки.

— Скоро меня с вами не будет, — слабым голосом, морщась от боли, пробормотал князь Герман. — Кто из вас, ты или Збигнев, возьмёт бразды правления Польшей, мне неведомо. Скажу одно: остерегись можновладцев. Среди них есть тайные сторонники Володаря. Ты верно говоришь об осмотрительности. Любому правителю нужно уметь обуздывать свои страсти. Что же касаемо Володаря... — Старый князь примолк, прикусил седой ус, затем решительно добавил: — Мне удалось ещё четыре лета назад уговориться с киевским князем Святополком о твоей женитьбе на его дочери, Сбыславе Держись соуза с ним, и всё у тебя будет добре! Ибо князь Святополк враждебен Володарю.

— Вместе мы укротим разбойника! — воскликнул Болеслав.

— Возможно. Но не забывай о можновладцах. Следи за ними. Уразумей, что Володарь для многих из них хоть и враг, но свой! Будучи чем-либо недовольны, паны легко могут оборотиться на его сторону. Всегда помни о том, сын. Теперь же, прошу, оставь меня. Твоему старому родителю надобен покой.

Князь Герман тяжело, опираясь на резной посох, поднялся с кресла.

— Пойду лягу, — сказал он.

Болеслав, склонившись, приложился устами к сухой и жёлтой старческой руке отца, после чего, резко выпрямившись, бросился за дверь.

Князь Герман со слабой, исполненной любви улыбкой глянул ему вслед.

...Клятву свою польский король Болеслав Кривоустый сдержит спустя двадцать лет, когда обманом захватит престарелого Володаря в плен во время ловов. После за огромный выкуп владетель Перемышля воротится домой, и вражда на русско-польском пограничье вспыхнет с новой яростью и прекратится только со смертью Кривоустого. Но все эти события произойдут намного позже и не входят в рамки нашего повествования.

ГЛАВА 99

Вячеслав Ярополчич возник перед изумлённым Радко внезапно, словно с неба упал. Расстегнул серебряную фибулу, сбросил с плеч алый плащ-корзно, смахнул с чела капельки пота. Стал расстёгивать долгополый кафтан, на ходу сообщая, с чем и почему совершил неблизкий путь до Перемышля.

— Беда, Фёдор! Братана мово старшого стрый Святополк споймал под Берестьем и в поруб кинул! Баил со стрыем, да не слушает он меня, одно речёт: «Коромольник братец твой, Вячко! В порубе сыром ему и место!» Не ведаю, чё и деять. Гневен Святополк! Уж даже и бабка наша, Гертруда, за Ярослава вступалась — отмахивается от неё, яко от мухи!

Сняв кафтан, Вячеслав остался в одной бледно-розовой сорочке и синих расширенных у колен портах. Сел на лавку перед хмурящимся Радко, добавил со вздохом к своему короткому рассказу:

— Ярослав, знамо, сам повинен. Наслушался советов бояр своих, встань поднял супротив Киева, вот и получил. Дак ить жалко его. Молод, забубенная головушка. Ты бы, Фёдор, помог ему чем. Проведчик ить, может, что придумал бы.

В голосе Вячеслава звучала мольба.

Радко, помолчав некоторое время, сказал так:

— Матушке вашей, княгине Кунигунде-Ирине, обещал я вас охранять. Потому в просьбе твоей не откажу. Хоть, может, и головой рискнуть придётся. В Святополковой дружине многие меня знают, помнят, как я к Володарю ушёл. Хорониться надо будет мне крепко. Обещать ничего не могу, но попробовать надобно братца твоего выручить.

На том и порешили. Володарю Радко не сказал, куда и зачем едет, просто попросил отлучиться на некоторое время. Дескать, дела семейные следует уладить. Ещё подумал с грустью, что никаких семейных дел у