Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

отсидимся. Потом чрез врата Лядские выйдем. Коней в Белгороде купим. И в твой Перемышль.

— Кто ты? — спросил Радко, едва укрылись они в овраге меж чернеющих лип. К этой минуте он окончательно понял, что спасительница его — девушка.

— Коницар боярин — дядька мой по матери. Отец и матушка скончались, он мя к себе и забрал. И волости наши присвоил, тиунов своих прислал. Ну и выдать мя порешил замуж за дружинника одного Святополкова. Да токмо отрок сей вельми непригож. Бают, на поле ратном первый в бег ринул. Не хочу за его идти. Коницар же разорался, угрожал в порубе сгноить, коли за его не пойду. Услыхала в тереме толковню про тебя, Фёдор Радко. Всё о тебе вызнала. И как Ярополку покойному служил ты, и как к Володарю ушёл, и что семья от тебя отказалась. Вот и измыслила... И сама сбежать от дядьки, и тебе помочь. Чай, оба томимся. Ты — в подполе, я — в светёлке девичьей.

— А не боишься меня?

— А чего тебя бояться? Коли вздумаешь что худое створить, дак у меня нож есть. Бью без промаха, — предостерегающе промолвила девица.

— Да не о том я вовсе. — Радко невольно усмехнулся. — Просто... Ты же меня, почитай, в первый раз видишь.

— Мне всё едино, лишь бы с сим Коницаром боле рядом не жить! — решительно заявила девица.

В темноте Радко не мог рассмотреть её как следует, замечал только выглядывающие из-под куколя чёрные глаза, в них искрилась, переливалась живинка.

— Как тебя звать? — спросил шёпотом.

Прозвучавшее в ответ «Ирина» заставило сердцу проведчика всколыхнуться.

— Светает уже. Поспешим-ка ко вратам, — девушка решительно потянула его за руку.

Они выбрались из оврага и короткими перебежками достигли Лядских ворот.

...Радко и его спутница счастливо добрались до Перемышля. Уже дома Фёдор с досадой узнал, что напрасно рисковал он головой. Ярослав Ярополчич бежал из Киева, порушил данную у гроба святых клятву и взялся за старое. Вскоре на реке Нуре он был снова захвачен людьми Святополка и всажен в поруб. Там от голода и сырости спустя несколько месяцев, в августе 1102 года от Рождества Христова, молодой князь скончался.

Сведав о его бесславной гибели, Фёдор Радко обронил скупую слезу. В который раз уже грызли его душу мысли о бесполезности и малости своих дел.

Одно согревало сердце — юная боярышня Ирина. Бойкая девица поселилась в доме проведчика, стала вести невеликое его хозяйство, и единожды, когда внезапно явилась она к нему среди ночи, вся сгорающая от страсти, произошло между ними то, что происходит всегда между любящими друг друга мужчиной и женщиной.

Но у Радко была в Луцке прогнавшая его жена и дети. Что делать, как жить им обоим дальше, Фёдор не ведал. Пока же обычной чередой потянулись дни и месяцы.

ГЛАВА 101

Сo старшей своей дочерью князь Володарь в последнее время частенько имел продолжительные беседы. Удобно разместившись на скамье в светлице, рассказывал он восемнадцатилетней девушке о своих делах, прошлых и нынешних, о том, почему тогда именно так поступил, а не по-иному.

Дочь была похожа и на него, и на Астхик. Волосы густые и пышные, смуглая кожа, носик такой же крупный, как и у незабвенной армянки, а вот глазки с раскосинкой и чёрные брови — это его, Володарево, наследство.

Владетелю Перемышля нравилось, что дочь всегда слушает его со вниманием, что задаёт вопросы по делу, а иногда даже заранее догадывается, о чём дальше поведёт он речь.

Не жалел Володарь для Ирины книг, чла юная девица и хроники Малалы[312], и Амартола, и языческие русские летописи, и Палею. О Евангелии и Апостоле и говорить нечего, могла на намять пересказать многое из прочитанного. Недавно доставили Володарю в Перемышль две многоценные книги. Одна — чешская хроника некоего Козьмы Пражского[313], вторая — труд англосаксонского короля Альфреда Великого[314]. Первую книгу прислал в дар дружественный князь чехов Борживой, сын королевы Свентославы, вторую в русском переводе привезли галицкие купцы из Переяславля по велению Владимира Мономаха вместе с его очередной грамотой. Мономах писал, что книгу сию на английском языке много лет назад привезла с собой на Русь его первая жена Гида и что он, Мономах, пусть и плохо, но освоил чужую для себя молвь, после чего монахи из обители на Льтеце перевели поучение древнего англосаксонского короля на русский.

Письмо и подарок могущественного родственника говорили о благорасположенности Мономаха, и это было весьма хорошо для владетеля Червонной Руси. Вместе с тем Володарь с удовлетворением отмечал, что юная дочь сильно увлечена книжным чтением.

«Воистину править, властвовать готовится, набирается мудрости», — размышлял Володарь.

Ирина жила в отдельном тереме и мало общалась с единокровными братьями и сестрой, зато с княгиней Анной она, кажется, была довольно дружна. По крайней мере, и Анна никогда ни единым словом худым или упрёком не обмолвилась о дочери своего супруга от наложницы.

Вообще, после отъезда в неизвестность Таисии семейная жизнь князя потихоньку наладилась. Княгиня оказалась жёнкой домовитой, умело вела хозяйство, следила за тиунами и челядью, заботилась о чадах. Правда, заметно было, что Марию и Ростислава любит сильнее, чем Владимирку.

— Неслух еси, — говорила Анна, поджимая губки, о старшем сыне.

В очередной раз побывав в дочерней светёлке и рассказав Ирине о своей жизни в далёкой Тмутаракани, Володарь собрался уже уходить, когда челядинец вдруг подвёл к нему восьмилетнего Владимирка, грязного, в порванной в нескольких местах холщовой рубахе и с синяком под глазом.

— Вот, княже, играл на дворе с ребятами, подрался, еле разнял, увёл, — сообщил холоп.

Владимирко стискивал уста, чтобы не расплакаться.

— Кто ж тебя так разукрасил? — спросил его строгим голосом Володарь.

— Да Иванко, Халдеич, — зло буркнул в ответ княжич.

— Что ж ты с ним не поделил?

— Чего мне с ним делить? — скользнула по лицу