Лифт в разведку. «Король нелегалов» Александр Коротков - Теодор Гладков

Сегодня трудно сказать, пытался ли Серов продвинуть Короткова на должность начальника ПГУ или нет. Председатель КГБ решить эту проблему своим приказом не мог. В его компетенции была лишь рекомендация кандидата или кандидатов. Окончательное решение принимал не он, а высший партийный орган: Президиум ЦК КПСС, возможно, даже в отсутствие Серова. Первое и последнее слово на заседаниях Президиума и Секретариата ЦК принадлежало Хрущеву, ну, а самодурство Никиты Сергеевича, особенно в кадровых вопросах, общеизвестно.

Хрущев вообще недолюбливал органы госбезопасности. (Он даже не подозревал, а точно знал, что в сейфах бывшего НКВД и в Москве, и в Киеве могут всегда сыскаться недоуничтоженные по его распоряжениям кое какие документики.) Это проявилось, в частности, в том, что он, по примеру Сталина, долгое время отказывался присваивать генеральские звания полковникам, по десять и более лет пребывающим на генеральских должностях. Тем не менее, в мае 1954 года, вскоре после своего назначения председателем, Серов добился в ЦК, чтобы десяти ответственным сотрудникам КГБ было присвоено звание генерал-майора «в виде исключения» (в их числе был и Панюшкин). Через два года Серов пробил погоны с зигзагами еще одной группе высших должностных лиц в центральном аппарате КГБ и на местах. Генерал-майором, наконец, (4 января 1956 года) стал и Коротков, носивший, как принято было выражаться в офицерской среде, уже третью полковничью папаху[172]. (На самом деле он никакой папахи обычно не носил, как и военной формы вообще, разве что в особо торжественных или официальных случаях.)

Присвоение генеральского звания было, разумеется, отмечено достойным образом в кругу самых близких друзей и сослуживцев, вот только звездочку по старой офицерской традиции опустить в стопку с водкой не пришлось: генеральская звездочка на погоне с зигзагом не прикалывалась, в вышивалась серебром.

Публикация доклада Хрущева за рубежом, в странах Восточной Европы привела к серьезным, даже трагическим последствиям. Речь идет о начавшихся в Польше и Венгрии волнениях. О том, как развивались события в Польше, автор напоминать читателю не будет — они не имеют прямого отношения к главному герою книги. Иное дело — Венгрия.

Автор хорошо помнит, что писала осенью 1956 года советская пресса: контрреволюционный фашистский мятеж, инициированный спецслужбами стран НАТО, в первую очередь — США. И фотографии: повешенные на балконах и фонарных столбах за ноги, изрезанные ножами обнаженные тела партийных активистов и офицеров венгерских органов безопасности, костры из книг русских классиков и советских писателей. Советский Союз, верных своему интернациональному долгу, вынужден ввести в Будапешт войска для подавления мятежа.

В конце 1996 года автору довелось присутствовать на собрании в обществе «Мемориал», посвященном сорокалетию венгерских событий. Выступавшие говорил, что в Венгрии имел место всего лишь выступления трудящихся, в первую очередь студенческой молодежи, против тоталитарного режима сталиниста Матиаса Ракоши — тогдашнего первого секретаря ЦК Венгерской партии трудящихся, зверски подавленные советскими танками. По стенам зала, где происходило собрание, были развешаны фотографии, запечатлевшие заседания «кружка Петефи», ставшего центром общественно-политических дискуссий, разгон милицией студенческой демонстрации, бронетранспортеры с «советскими оккупантами» на улицах Будапешта…

И ни одной фотографии повешенных коммунистов и офицеров, разбитых мародерами витрин ограбленных магазинов, костров из книг…

И все выступления — сплошные проклятия в адрес «советских оккупантов», изобличения коварства тогдашнего посла СССР в Венгрии Юрия Андропова и его помощника, скромного третьего секретаря посольства Владимира Крючкова (фактически лишь потому, что спустя годы оба они были председателями КГБ СССР).

Увы, к сожалению, обе, взаимоисключающие вроде бы трактовки венгерских событий, в равной степени правдивы и в столь же равной степени лживы. Есть расхожее мнение, что истина лежит между двумя крайними точками зрения. На самом деле, между таковыми лежит проблема…

Первым секретарем ЦК ВПТ был тогда старый революционер Матиас Ракоши. Убежденный марксист, он шестнадцать лет провел в тюрьмах, пока не был обменен советским правительством на старые австро-венгерские знамена, захваченные русской армией еще в Первую мировой войну, и вывезен в СССР. Ракоши был образованный человек — свободно владел пятью иностранными языками. К сожалению, он являлся замшелым догматиком и фанатичным сталинистом, насаждавшим в послевоенной Венгрии все самое худшее, что было в советских порядках, не считаясь ни с традициями, ни с менталитетом своего народа (вплоть до замены системы оценок, издавна принятых в венгерских школах, на советские). Ракоши не в состоянии был не только принять, но даже просто понять материалы ХХ съезда КПСС, относящие к радикальной переоценке деятельности и личности Сталина. В венгерском руководстве началась яростная борьба между Матиасом Ракоши и другим старым коммунистом Имре Надем, которого многие тогда в стране считали демократом и реформатором.

Летом 1956 года Ракоши был вынужден уйти в отставку, однако на пост первого секретаря был избран не Надь, а верный сторонник Ракоши Эрне Гере. Это означало, что никаких существенных изменений в партийной политике не предвидится. Между тем разногласия в верхах ВПТ уже перекинулись в венгерское общество, в котором стали набирать силу антисоциалистические и антисоветские настроения. Этому способствовала активная пропаганда американцев. Круглые сутки с их радиостанций, расположенных на территории ФРГ, велись подстрекательские передачи на венгерском языке.

События действительно развернулись в студенческой среде, а также в кругах творческой интеллигенции, выразителем идей которых и стал пресловутый «кружок Петефи». Начались вначале стихийные, а затем организованные собрания, митинги, демонстрации. Накалу волнений способствовало состоявшееся 6 октября перезахоронение в торжественной обстановке останков расстрелянных в 1949 году по ложному обвинения видного партийного деятеля Ласло Райка и его сопроцессников, ныне реабилитированных. В церемонии приняло участие не менее двухсот тысяч жителей Будапешта. Кризис назревал с каждым днем и каждым часом. Потом случилось непоправимое: милиционеры и сотрудники органов госбезопасности разогнали студенческую демонстрацию, применив оружие. Это фактически послужило сигналом к восстанию.

В ночь с 23 на 24 октября состоялось спешное заседание ЦК ВПТ. На нем было рекомендовано возглавить правительство Имре Надю. Тогда же было решено просить правительство СССР прислать в Будапешт советские войска, размещенные в Венгрии, согласно условиям Варшавского Договора. Той же ночью в столицу вошли первые советские танки. Тогда же рабочие-сталевары сбросили с пьедестала огромную статую Сталина.

Сейчас венгерские события часто ставят на одну доску с событиями в Чехословакии 1968 года. Это заблуждение. Со дня своего основания, после распада Австро-Венгерской монархии в результате Первой мировой войны, Чехословакия до самого трагического дня оккупации ее гитлеровскими войсками была демократическим буржуазным государством. В период оккупации в ней поднялось движение сопротивления, жестоко подавленное гестапо. Знаменитое Словацкое восстание также было потоплено в крови.