Преследуя Аделин - Х. Д. Карлтон

наказания за то, что помогла скрыть убийство, даже если это был не ее выбор. Кто знает, что творилось у нее в голове. Боже, Дайя, она всегда была такой чертовски жизнерадостной и счастливой. Но внутри… она, должно быть, испытывала такие мрачные чувства.

В хмурых линиях лица Дайи проступает сочувствие.

– Она прожила долгую и счастливую жизнь. Я уверена в этом. Особенно потому, что у нее была ты.

В моей голове появляется приятный гул от действия алкоголя. Это делает откровение чуть более терпимым. Но не настолько, чтобы заглушить колющую боль в груди.

Мое сердце разбито из-за моей бабушки. Она прожила девяносто один год. Она несла этот груз на своих плечах семьдесят пять лет.

Интересно, знал ли об этом дедушка? Он был тихим человеком, который горячо любил ее. И мне бы хотелось верить, что он перенял на свои плечи часть этого груза.

В моей памяти всплывает воспоминание двухлетней давности, примерно за год до ее смерти: бабушка сидит в кресле Джиджи и смотрит в окно на дождь.

Я тогда приехала в город, чтобы навестить ее, а она выглядела такой грустной.

– Что с тобой, бабушка? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, детка, я в порядке. Бабушка просто устала.

– Почему бы тебе не прилечь и не отдохнуть?

На ее губах появилась маленькая грустная улыбка.

– Это не та усталость, любовь моя. Но ты права. Я пойду прилягу ненадолго.

На смену этому воспоминанию приходит другое – когда мне было лет двенадцать. Я рисовала на кухонном столе, когда задала ей этот, казалось бы, невинный и случайный вопрос.

– Бабушка, а если бы ты выиграла миллион долларов, что бы ты купила?

– Никакие деньги в мире не смогли бы купить мне то, чего я действительно хочу, – ответила мне тогда бабушка с дразнящей улыбкой на лице.

– Ну, а чего же ты хочешь?

Ее улыбка пропала – всего на секунду, и это произошло слишком быстро, чтобы мой двенадцатилетний мозг успел это понять.

– Мира, детка. Все, чего я хочу, это мира.

В ту ночь я ложусь спать немного пьяной и еще более грустной.

Мне не хватает Зейда.

Сегодня вечером он занят чем-то опасным – какой-то званый ужин. Я знаю, что он там, чтобы спасти маленькую девочку, но все равно какая-то эгоистичная часть меня хочет, чтобы он был здесь.

Мой инстинкт – ненавидеть себя за это. Часть меня до сих пор это делает. Я не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем я полностью приму тот факт, что я начала влюбляться в него. Что я принимаю его в свою жизнь.

Как долго он преследовал меня? Три месяца? Не очень-то долго на самом деле. Это такой незначительный промежуток времени, что мне почти тошно. Я еще так многого о нем не знаю. Какой его любимый цвет? Есть ли у него аллергия? Надеюсь, у него окажутся аллергии на все мои любимые блюда, чтобы мне не пришлось с ним делиться. Или, по крайней мере, я надеюсь, что они ему не понравятся. Мне больше достанется.

А еще я надеюсь, что мне не понравится его любимая еда, потому что если это произойдет, то я, скорее всего, буду есть с его тарелки.

И, наверное, он не будет против. И это смягчает мое сердце до состояния кашицы. Потому что каким-то образом в меня влюбился мужчина, которому будет наплевать, таскаю ли я его еду. Это так чертовски мило.

Я плюхаюсь на кровать и стону. Дайя уехала час назад. Остаток дня мы провели, занимаясь каждая своими делами. По большей части она оставила меня в покое, чтобы я поразмышляла над нашим открытием. А после ее ухода я продолжила пить, пока не перестала думать об этом.

Завтра я буду жалеть об этом. Я еще даже не на середине пути к следующей части моей серии, а у меня уже полно читателей, торопящих меня. Давление всегда становится ощутимее, когда между выходом книг проходит всего несколько месяцев.

Неважно. Может быть, ко мне заглянет Зейд и волшебным образом излечит мое похмелье, ведь он умеет заставлять меня чувствовать то, что физически невозможно. Особенно когда он вскидывает бровь и на его губах появляется злая ухмылка.

Я сжимаю бедра, между ними поднимается поток возбуждения. Мое дыхание учащается при одном только воспоминании о его взгляде, и я таю. Как такое возможно?

Я стягиваю с себя леггинсы, и жжение в животе распространяется до тех пор, пока я не ощущаю, что тону в огненной яме. На моей груди уже появился румянец, и я знаю, что очень скоро он поползет вверх по шее.

Затем я срываю с себя футболку, оставляя только лифчик и трусики. Эта пара белого цвета из шелка, и безумная часть меня желает, чтобы Зейд оказался здесь и увидел ее. Наверное, он бы подумал, что я выгляжу так невинно. Ангел и демон. Запретные, но все равно тяготеющие друг к другу.

Это могло бы стать книгой… сюжет которой основан на притяжении двух противоположных душ.

Прикусив губу, я запускаю руку в трусики, едва касаясь кончиком пальца клитора. Прикосновение такое легкое, но в то же время по моим венам пробегает электричество. Я закрываю глаза, испуская дрожащий вздох. И представляю, что Зейд стоит передо мной на коленях. Приказывает мне ласкать себя для него. Показать ему, что я делаю, когда его здесь нет.

Мое сердце сильно бьется в груди, словно баскетбольный мяч на площадке. Я скольжу пальцами ниже, погружая кончик в скопившуюся влагу. Я до безобразия влажная.

Облизывая губы, погружаю внутрь два пальца, и с моих губ срывается стон, когда мое тело замирает от удовольствия.

Глубокий, бездонный голос Зейда шепчет в моей голове обо всех грязных вещах, которые он прорычал бы мне на ухо. Все те слова, от которых мое сердце замирает в груди.

«Мое искупление станет твоим спасением».

Я была уверена, что он станет моим проклятием. Но сейчас мне кажется, что я попала в рай.

В нирвану.

Так бы сказал он, когда его язык погрузился бы глубоко внутрь меня, как делают это сейчас мои пальцы.

Я стону все громче, и напряжение нарастает, когда перед глазами мелькает образ Зейда, сидящего позади меня в машине, пирующего на мне – нет, пьющего из меня, словно умирающий от жажды.

Удовольствие усиливается, я пробираюсь своими влажными пальцами к клитору и растираю чувствительный бутон тугими кругами. Моя голова откидывается назад, а позвоночник изгибается. Издавая задыхающиеся стоны, я обвожу свой