Тьма. Том 1 и 2 - Лео Сухов

Мария Михайловна. — Ну посмотри теневым зрением. Всё же просто. Вот «огонёк», и он горит!

…И всё повторилось вновь. Горящий по причине огоньковости огонь, веящий по причине ветрености ветер… Спустя ещё несколько минут этой лекции я почувствовал дичайшую усталость и решил, что просто буду со всем соглашаться. Рано или поздно это непонятное занятие закончится, и я пойду по своим делам — видимо, в библиотеку искать нормальные ответы на свои вопросы, а Мария Михайловна по своим.

Но занятие всё не заканчивалось…

Огонь горит! У всех горит, а у Феди — не горит! Что не так в Феде? Он просто пол… В смысле, дно! Так, наверно! Огонь горит. Ветер веет. А где пятый элемент, когда он так необходим⁈ А⁈ Федя не в курсе! Федя уже скоро петь начнёт, прямо как та голосистая инопланетянка в фильме про Милу Йовович.

Но огонь, сволочь такая, оставался просто плетением… Без наполнения. Совсем как пирожок без ничего.

Кстати, о пирожках… Я сглотнул слюну.

Обед давно прошёл, и к нам с желудком и измученным мозгом угрожающе подступал вечер. Малая терпеливо, как ребёнку с умственной отсталостью, снова и снова объясняла про текущую воду, а вода так и оставалась пустым плетением в моих руках. Мы перебирали «основы» одну за другой, и я сначала пытался, затем перестал пытаться, потом снова пытался…

А под конец понял, что сейчас доделаю то, что не доделал утром Федот Самсонов. Я посмотрел на Малую, желая только одного: прибить её нахрен, чтобы больше не слышать про горящий огонь и текучую воду.

И мир в глазах вздрогнул. Или вздрогнул, но не в глазах? Или…

Хлопья энергии, летающие передо мной в теневом зрении, изменились. Как будто истончились, став похожими на нити, и эти нити словно бы скрутились в спирали, вращавшиеся вокруг своей оси.

— Интересно! — заметила Малая, с прищуром уставившись куда-то на свой стол. — Читала про такие первоосновы, но видеть за всю практику не доводилось!

— Первооснова? — простонал я. — Какая, к Тьме, первооснова⁈.. За что мне всё это⁈

— Успокойся, — очень мягко попросила Мария Михайловна.

— Как⁈ — взвыл я. — Как я могу успокоиться, если ветер…

— Федя, успокойся! — уже строже сказала проректор. — Да, вышло сложнее, чем я ожидала… Но видишь, тенька изменилась. Подчинилась тебе. Значит, всё получилось.

— Что получилось-то? — устало выдохнул я.

— Узнать твою первооснову, — пояснила Малая.

— Да вы что⁈ А вот это всё, что там вы говорили?.. Огонь горит, вода течёт… — я замолчал, глядя на проректора, а та улыбнулась:

— Я просто выводила тебя из себя, — пояснила она. — Ты слишком привык всё раскладывать по полочкам. А стихия — это всегда эмоции.

— А… А… — эмоций у меня, по правде говоря, не осталось, один только банальный вопрос: — А питаться мне теперь чем? Ужин-то всё, давно кончился…

— Тебе еды в комнату принесли, — отмахнулась проректор. — Я ведь тоже сижу здесь и не ем. Нашёл, о чём жаловаться… Так, давай, вызови то же ощущение, какое было, ещё раз!.. Давай!..

Если я думал, что занятие закончилось — я ошибся. Оно только что началось. Вновь и вновь я пытался воздействовать на теньку, и ничего не получалось! Ни-че-го! Раз за разом, усилие за усилием.

С той лишь разницей, что теперь я знал, что надо делать. Ну а Мария Михайловна молчала, внимательно следя за мной.

Но легче от этого не становилось. Я не мог повторить то, что только недавно сделал. Не мог, и всё тут. И когда я уже отчаялся и готов был, плюнув на всё, уйти — лишь тогда у меня получилось. Мир снова вздрогнул, а передо мной появился рой спиралек, крутящихся по часовой стрелке вокруг своей оси.

— Всё можно подсчитать, зарисовать, объяснить… — снова заговорила Малая. — Но есть один момент, который всё ломает. Стихия! Стихия — это эмоции, Федя. Стихия — это желание изменить мир. Желание столь сильное, столь всеобъемлющее, что будь оно материальным, то было бы больше всей Вселенной. Вот что такое заклятие, Федя.

Я устало посмотрел на проректора, чьи слова звонко отскакивали от пустой черепушки, не задерживаясь в ней.

— Кудесник не тот, кто может плетения делать. Это даже врачи могут, с помощью своих устройств. Кудесник — это тот, кто меняет мир, — продолжала Малая, кажется, не обращая внимания на мою усталость. — Верой в свою силу, своею волей… Ну и плетением. Это для того, чтобы придать форму своему желанию. Понимаешь?

— Я уже ничего не понимаю… — признался я, следя за тем, как многочисленные жгутики Марии Михайловны втягивают в себя мои спиральки.

— Своей волей ты придал теньке форму, — пояснила Малая. — Захотел и придал. А теперь сделай это ещё раз… И будь добр, хватай капли своими жгутиками, пока я всё в себя не втянула!..

— А что у меня за стихия-то? — устало спросил я.

— Интересная, — улыбнулась Мария Михайловна. — Твоя стихия — это время, Федя.

— Время — не стихия! Это абстракция… — буркнул я.

— Эта абстракция порой более разрушительна, чем вполне себе материальные вещи, — Малая усмехнулась. — А ещё вспомни, как иногда нам, людям, этой абстракции не хватает.

— И что мне это даёт? Я смогу управлять временем? — удивился я.

— Боюсь, сейчас и вправду будет не совсем понятно… Но ты уже им управляешь! Просто не всегда понимаешь, как и когда.

Несколько секунд тишины, пока я обдумывал ответ Марии Михайловны, показались вечностью, а потом я сказал:

— Прелесть какая! Действительно ничего не понял!

— А вот мне, наконец, стали понятны все странности с тобой, — сказала Мария Михайловна. — Я всё никак понять не могла, почему ты постоянно во что-то влипаешь… Ведь мог же ты ко мне прийти в тот день, когда мы познакомились, на час позже! Мог… И сидел бы до вечера в приёмной, дожидаясь… Но дождался бы только известий о том, что меня убили. И вообще, как ты постоянно оказываешь там, где что-то происходит? Ты ведь мог спокойно спать, пока ломились к Покровской и убивали Самсонова.

— Меня кот разбудил… Орал так, будто его кастрируют, — объяснил я всё куда более прагматично.

— А как ты оказался целью именно этого кота? Кота, которого изменила сама Тьма,