Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Да их тут много! – в ужасе прошептала она.

– Нечто подобное есть во всех королевских дворах, – ответил Самуэль. – И в Швеции тоже.

– Уже нет! – прошипела Эбба.

– Вопрос в том, лучше ли от этого несчастным. Ведь такие, как они, по-прежнему появляются на свет, и неважно, очарована ими наша королева или нет, И я готов утверждать, что им живется лучше, если они становятся объектом всеобщего любопытства при дворе.

– Неужели тебе хотелось бы, чтобы на тебя весь день глазели и говорили, что терпят тебя лишь потому, что ты…

– …похож на чудовище? Ну да, конечно, мне было бы куда приятнее, если бы придворные перестали глазеть на меня, и заодно я бы лишился крыши над головой и пяти горячих трапез в день, а вместо этого меня бы возили в тележке живодера от деревни к деревне, несмотря на снег, и град, и дождь, и при этом на меня все равно глазели бы, да к тому же я развлекал бы циркачей и крестьян, которые бросали бы мне в клетку гнилые фрукты и тыкали б в меня палками.

Эбба по-прежнему не сводила взгляда с картин. Круг света от фонаря Самуэля давно сдвинулся прочь, но она не могла оторваться от этого ужаса. На первой картине был изображен обнаженный человек, лежащий на животе. Тело его представляло собой бесформенный мешок без рук и ног, и, по всей видимости, он появился на свет уже таким. Картина рядом с этой демонстрировала человека в дорогой одежде, украшенной вышивкой жемчугом, а на шее у него висели золотые цепи. Лицо его было косматой шкурой, из которой выглядывали глаза, ноздри и губы – такие красные, словно он только что напился крови. Губы он растянул в ужасном оскале, но, возможно, он всего лишь улыбался. На следующей картине были изображены женщина и двое детей с такими же, как у мужчины рядом с ними, заросшими волосами лицами… и мохнатыми лапами… и волосы торчали у детей из-под коротких штанишек с манжетами под коленом, а у женщины – из декольте…

– Эбба!

Она сглотнула. Перед ее глазами изображения волосатых людей двигались и смешивались с ее воспоминанием о Кристине, и внезапно ей почудилось, что она чувствует прикосновение меха к своей груди, а одна покрытая густой шерстью лапа протиснулась между ее бедрами…

– Эбба!!

– Вся эта грязь… эта библия дьявола… Она портит все хорошее, что только есть в мире! – прошипела она и дрожащей рукой вытерла губы. – Ее нужно уничтожить, иного она не заслуживает. Сжечь!

Самуэль коснулся ее руки; она чуть не закричала.

– Весь этот зал битком набит такими штуками, – прошептал он. – Создается впечатление, что многие присвоили себе кое-что из этих сокровищ, и все равно она по-прежнему битком набита, как кровать в крестьянской лачуге в дождливый день. Идем вперед. Как только солдаты Кёнигсмарка возьмут город, генерал окажется у цели.

– Что ты имеешь в виду?

– Добычу! – Самуэль сделал широкий жест обеими руками. Стоило побыть здесь подольше, и ты уже начинал догадываться о том, что наполняло огромный зал: поставленные друг на друга полки, шкафы, столы, ящики, сундуки, – все ломилось от безмолвных сокровищ, диковинок и ужасов, ценностей и ветоши: то были сверкающее колдовство богатства и темная магия больного императора, который собирал всю мишуру мира, чтобы наполнить зияющую пустоту внутри, оставившую после себя смерть веры, любви и надежды в его душе. – Кёнигсмарк ведет войну, словно дикий зверь, и каждый состоятельный человек обращается с ним соответственно. Даже герцог Максимилиан Баварский был более желателен для протестантских князей, чем их собственный полководец, граф Ганс Кристоф фон Кёнигсмарк. Но если ему удастся присвоить все эти богатства, то он станет чудовищно богатым зверем, а первое, что богатство дает человеку, это огромную притягательность и много, много друзей…

Они крадучись двинулись вперед. Теперь глаза Эббы, постепенно привыкающие к темноте, различали формы, тусклый блеск рам для картин, едва заметное мерцание сосудов из стекла и металла. У потолка висели чучела сказочных животных, нарисованные глаза в рамах следили за их продвижением вперед. Размытые прямоугольники слегка светились и парили впереди в воздухе; через несколько мгновений ей стало ясно, что это были окна, закрытые изнутри ставнями. По краям ставен снаружи проникал слабый свет и создавал во тьме сокровищницы тусклые геометрические линии.

Самуэль схватил ее за руку и потащил под прикрытие следующей колонны. Она хотела что-то сказать, но он приложил палец к ее губам. Когда она хотела открыть фонарь, он удержал ее. Эбба поискала его взгляд. Он указал ей на что-то. Она бы это ни за что не заметила. Он, кажется, видел в темноте, как рысь.

– Запах усиливается, – прошептал Самуэль.

И правда, запах изменился. Раньше здесь господствовал аромат пыли, влаги и старости; здесь же к ним примешивалась еле уловимая нота трав и лекарств, скрытности и преданных мечтаний, волшебства, таинственности и растраченной в исследованиях алхимии жизни. Но Самуэль обратил ее внимание вовсе не на это.

Впереди находилась крышка люка, и она была раскрыта.

Самуэль двинулся было вперед, но она удержала его.

– Пойду я, – еле слышно прошептала она.

Он покачал головой.

– Не глупи, ротмистр Брахе, – настаивала она. – Если это засада и меня схватят, тебе будет легче освободить меня, чем наоборот. А если там внизу никто не сидит в засаде, то не имеет значения, кто пойдет первым.

– На моем надгробном камне будет написано: «Он позволял женщинам идти впереди него», – буркнул Самуэль.

– Я позабочусь о том, чтобы там написали еще кое-что: «Он был галантным кавалером».

– Иди к черту, ваша милость.

– Только если ты прикроешь мне спину…

Она метнулась вперед, прежде чем он продолжил спор. Перед дырой в полу она остановилась, осторожно легла на живот и подвинулась к краю. Ей пришлось приложить почти нечеловеческое усилие, чтобы заставить себя заглянуть в темноту, которая открывалась перед ней. Мгновение спустя ей стало ясно, что тому, кто, возможно, спрятался там, видны очертания ее тела, а еще мгновение спустя ей показалось, что она почувствовала легкое дуновение ветра, ненадолго опередившее лезвие, метнувшееся вверх и разрезавшее ей шею.

Но ничего не произошло. Она ощутила головокружение и заметила, что перестала дышать. Торопливо вдохнула поглубже. Запах трав и лекарств был здесь сильнее: аромат давно высохших настоек, намек на считавшиеся волшебными составляющие. Она закрыла глаза и снова открыла их, и тем не менее они никак не могли привыкнуть к адской темноте внизу. Весь ее разум возмутился, но иного выхода не было – она вытянула руку с фонарем, так что тот навис над темным зевом колодца, и полностью подняла крышку.

И на нее прыгнуло чудовище.

Эбба откатилась в сторону. Она выронила фонарь, который прогрохотал по полу и погас. Если бы ее шок не был настолько велик, она бы закричала. Какая-то тяжесть упала на нее, и она стала отчаянно отбиваться. Что-то схватило ее за руки и прижало к полу, и она поняла, что это Самуэль. Она постаралась не терять самообладания. Какое-то мгновение оба внимательно вслушивались в темноту. Эбба почувствовала, что ее сердце стучит так сильно, что, должно быть, отдается эхом в груди Самуэля.