Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Я никого не собираюсь убивать, – возразил ей отец Сильвикола. – Я собираюсь уничтожать. Я слышал о брате Павле… и об аббате Мартине тоже. Я понимаю их куда лучше, чем их когда-либо понимала ты. Они не строили чересчур далеко идущих планов. Когда огонь вспыхнет вокруг тебя и библии дьявола, Агнесс Хлесль, я буду стоять на костре рядом с тобой, и огонь истребит всех нас.

Агнесс пристально посмотрела на него.

– Я уже шестнадцать лет живу, взяв время в долг, Агнесс Хлесль. Ты же одолжила всю свою жизнь. Я положу ей конец.

– Ты так уверен в своем плане, – заметила Агнесс.

– Никто не поможет тебе, Агнесс, – прошептал отец Сильвикола. – Никто не догадывается, где ты. Ты совершенно одна…

Агнесс залезла в карету, не удостоив его больше ни единым взглядом. Он считал, что все хорошо спланировал, но сам себя перехитрил. Где бы он ни насобирал эти сведения, он сделал это основательно, а там, где ему пришлось сделать выводы, они были прозрачны. Слишком прозрачны. Действительно, в Праге лежит всего лишь копия библии дьявола, но было бы ошибочным считать, что оригинал находится в Подлажице. Да, именно туда Киприан и Андрей спрятали бы настоящую библию дьявола, если бы у них не было Райгерна. Если бы не было Вацлава. Библии дьявола не грозила хватка отца Сильвиколы, и неважно, что он на самом деле себе распланировал. Его миссия была безумием, но безумие должно закончиться в Подлажице. Библия дьявола и дальше пребудет в безопасности, так как она сообщила Александре, что Кодекс в Райгерне. Они с Вацлавом могли в любой момент забрать его оттуда и найти ему новое убежище, о котором будут знать только они двое. Андреас и его семья в руках солдат, но если Мельхиор (медальон, который комтур ордена передал ей в Эгере, подтверждал это) и правда находится где-то поблизости, он знает, что произошло. Мельхиор – парень ловкий; ему удастся добраться до самой Праги, а там сейчас Киприан и Андрей, и втроем они сумеют что-нибудь придумать, чтобы спасти Андреаса, Карину и Лидию. Семья еще не обречена, что бы там ей ни рассказывал отец Сильвикола.

Оставалась только она – дитя библии дьявола. Агнесс надеялась, что сможет не обращать внимания на эти слова иезуита, но теперь, в холодном склепе кареты, она поняла, что каждое слово отравленной стрелой вонзилось в ее душу. И что хуже всего, эти слова разбудили в ней сомнение, а не правдивы ли они. Старый кардинал Хлесль, затем Киприан и Андрей, и Вацлав… Они все пытались понять чертовщину, которую оберегали, и копались в ее прошлом. Они ничего не нашли. Библия дьявола была создана, вызывала удивление, затем почтение, затем страх… а затем провалилась в долгий сон забвения, вышла из которого лишь из-за того, что родной отец Агнесс, старый авантюрист, отправился на поиски Кодекс. Однако именно ли усилия старого Лангенфеля прервали глубокий сон завета сатаны, или же причиной тому стали пронзительные крики ребенка, которого с последним вдохом выдавило из себя наполовину разрубленное тело?

Она уставилась опустошенным взглядом в темноту кареты. Там дрожали тени. Их отбрасывал света костра, у которого грелся отец Сильвикола. Вот так, наверное, и выглядит адский огонь – никакого света, никакого тепла, только танцующий мрак и понимание того, насколько справедлива надпись на вратах ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

Ее охватило отчаяние, несмотря на то что она пыталась держать себя в руках. Всю ее жизнь, так или иначе, определила библия дьявола, а она… она не подошла к пониманию книги ни на йоту ближе, чем тогда, когда ее душа пробудилась в грудном ребенке, который лежал, хныкая, в крови и снежной каше во дворе монастыря. Она неосознанно посвятила всю свою жизнь одной цели: противопоставить ужас своего рождения чувству защищенности, которое дает жизнь, полная любви. Но может, ей лучше было постараться проникнуть в тайну Кодекса? Она верила кардиналу Хлеслю и Киприану в том, что библия дьявола соблазняет даже невинных, если те прикасаются к ней. Ошибались ли они? Разве отец Сильвикола не было доказательством этого, так же, как немногим ранее аббат Mартин и брат Павел? Они не хотели заполучить библию дьявола, они боялись ее пробуждения, они хотели защитить мир от нее – а совершали неслыханные преступления.

Неожиданно ей почудилось, будто в ее мозгу сверкнула искра понимания. Если слова отца Сильвиколы правдивы, если ему случайно открылось то, что она и вся ее семья напрасно искали все эти годы… Если ее рождение на самом деле было связано с проклятым Кодексом, если она, Агнесс Хлесль, было ключом для его понимания… о чем это свидетельствует?

Агнесс застонала, поняв, что искра понимания снова погасла. Она опустилась в подушки и закуталась в плащ, съежилась на сиденье, как маленький ребенок, и натянула на голову капюшон. В окутавшей ее черноте она пыталась уцепиться за то, что библия дьявола сейчас в Райгерне, в безопасности, и родные ей люди находятся далеко от этого молодого иезуита, потому жаждущего взойти вместе с Агнесс на костер, что только так он может положить конец мукам, который причинял горящий в нем огонь.

Она была абсолютно одна. Если действительно речь идет о том, чтобы она умерла ради того, чтобы остальные жили, то эту цену она готова заплатить. На фоне ужасного, совершенно безнадежного страха смерти, овладевшего ею сейчас, это было небольшим утешением.

В паре часов езды от маленькой потрепанной группки отца Сильвиколы, вокруг костра, горевшего прямо внутри деревенского дома, сидели драгуны. Солдаты жердями сорвали часть крыши, крытой соломой и гонтом, чтобы дым выходил наружу. Им было все равно, что теперь в этом доме нельзя жить, ведь они никогда больше не увидят его. Вернутся ли сюда когда-нибудь обитавшие здесь крестьяне, очевидно, убежавшие в панике прочь, им также было безразлично. Половина из них провела десять, а то и больше лет на войне, и за это время они научились не верить ни в следующий день, ни в грядущий мир, и уж тем более – в собственное выживание. Другая половина состояла из молодых солдат, но ветераны уже успели обучить их тому, что единственное кредо солдата – примириться с тем, что ты уже мертв. Тот, кто довольствовался этим, мог исполнять свой долг – без пощады, без сочувствия, без раскаяния.

Один из мужчин держал деревянную куклу. Она была грубой, сделанной неловкими руками, которые куда чаще держали лемех, чем нож для резьбы по дереву. Конечности куклы вяло повисли, к туловищу они крепились короткими шнурками. Голова была неправильной яйцевидной формы и не имела лица; волосы были сделаны из веревок, прикрепленных к голове ставшей уже твердой, как камень, древесной смолой. Кто-то когда-то попытался покрасить волосы в черный цвет, но время сделало их серыми. Кукла была одета в какие-то тряпки, которые, по-видимому, символизировали наряд принцессы или богатой женщины. Солдат, погрузившись в свои мысли, крутил куклу в руках. Ее нашли под одной из маленьких кроваток, которые они разрубили, чтобы разжечь костер.

Подняв глаза, он заметил, что остальные толкают друг друга в бок и ухмыляются. Он перевел взгляд с насмешливых лиц на куклу в своих руках.

– Другие-то храбрецы готовятся сейчас взять Прагу; там-то они набьют мошну золотом из домов богачей, – проворчал один. – Повезло, ничего не скажешь.