Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

На мгновение все застыло: застыли мысли в голове Эббы, застыли четыре человека, стоявшие в тесной старой кладовке алхимика внизу, в темноте, не давая друг другу пошевелиться. Фонарь Самуэля слишком сильно слепил Эббу, и она не видела его, но черты лица седого мужчины, стоявшего прямо перед ней, она смутно различала. Его улыбка казалась почти сочувствующей, будто он хотел сказать: «Вы так прекрасно все придумали, что нам правда жаль, но мы вынуждены испортить вам удовольствие». И тут голос Альфреда Альфредссона произнес в гробовой тишине и темноте на почти таком же безупречном немецком языке (Эбба всегда подозревала, что вахмистр открыл ей далеко не все свои таланты):

– Ух ты! Что за чудная картина! Теперь все дружно поднимаем руки, чтобы старина Альфред мог разложить по полочкам, кто на его стороне, а кто – нет. – И недвусмысленный щелчок взведенного курка пистолета поставил точку в его реплике.

Агнесс открыла дверцу кареты и вылезла наружу до того, как хотя бы один из солдат успел среагировать. Но тут дорогу ей заступили двое. Отец Сильвикола, сидевший в плаще у огня, поднял глаза. В боковом свете маленького неровного пламени его лицо казалось осунувшимся, усталым, молодым и уязвимым.

– Нам нужно поговорить, – заявила Агнесс.

Иезуит долго смотрел на нее. Наконец он сделал знак рукой, и солдаты пропустили Агнесс.

– Достаточно, – сказал он, когда она на несколько шагов приблизилась к огню.

– Твой план не сработает, – сообщила ему Агнесс. – Если Александра действительно может забрать библию дьявола, она вместе с ней вернется в Вюрцбург. И если ты собирался перехватить ее в Праге, тебе следует знать, что Прага находится в другом направлении.

– Я знаю, где находится Прага.

– Тогда я не понимаю, что ты задумал.

– Библия дьявола не в Праге, – ответил он. – Тебе это известно так же хорошо, как и мне.

– Если это так, ты сам отпустил одного из своих заложников. Не очень умно. И ты отпустил Андреаса и его семью. Кто знает, может, если пройдет достаточно времени, в конце концов исчезну и я?

– Такого я себе представить не в состоянии, ведь ты – человек, от которого зависит мой план.

– Я чувствую себя польщенной.

– В 1572 году, – неожиданно произнес отец Сильвикола, – произошла кровавая бойня. Я не имею в виду Варфоломеевскую ночь во Франции, когда гугенотов убивали тысячами, хотя тут есть прямая связь. Я имею в виду происшествие в монастыре в Подлажице, где обезумевший монах убил десять женщин и детей, в том числе беременную жену вора, мошенника и самопровозглашенного алхимика.

– Подлажице – страна развалин, – возразила Агнесс и попыталась скрыть свое замешательство.

– Сегодня. Но в то время – нет. Еще нет. Подлажице тогда уже был всего лишь тенью некогда могущественного монастыря, но его стены еще стояли, а в его глубинах охраняли нечто такое, что никогда не должно было появиться на свет. Когда женщины и дети – а это были беглецы из Франции, которые добрались до Богемии, где жили их родственники-протестанты, – упали под ударами топора монаха, беременная, уже рухнувшая замертво, родила ребенка. Аббат приказал убить младенца, но ответственный за это монах отказался повиноваться. Не кажется ли эта история тебе знакомой?

– Необычная трагедия, – сказала Агнесс, хотя она знала, что отрицать что-либо совершенно напрасно. Если ему известно так много, то известно и то, чем все закончилось.

– Этот ребенок не принес ничего, кроме беды. Он не должен был остаться в живых, но тем не менее выскочил из тела умирающей абсолютно здоровым. Его должны были убить, но пощадили. Он должен был умереть от голода, холода и жажды, по у него нашелся спаситель. Он должен был погибнуть в пламени, но избежал и этой участи. – Иезуит тяжело дышал, а глаза его блестели от возбуждения. – Ты принесла людям беду, Агнесс Хлесль, ничего, кроме беды! Ты – истинное дитя библии дьявола, и моя душа, и душа человека, которому я обязан жизнью, только тогда успокоятся, когда вы оба будете уничтожены! – Он, кажется, понял, что его голос дал петуха, и судорожно провел рукой по лицу.

– Что за глупая выходка, – хрипло возразила Агнесс. – Я была первой жертвой библии дьявола.

– Ты и эта книга, вы вступили в связь. Она живет благодаря тебе. До тех пор пока ты дышишь, она тоже будет дышать. До тех пор пока ты живешь, воспоминания о ней также будут жить. До тех пор пока ты существуешь, она пребудет в мире. Я уничтожу тебя и уничтожу библию дьявола. Вы обе пойдете на костер, и, возможно, тогда земля станет чище, и, возможно, наступит мир.

– Даже если это правда – у тебя еще нет библии дьявола.

– Она в Подлажице, – просто ответил он.

– Ты ошибаешься, – возразила Агнесс и спросила себя, откуда у него такие сведения.

– В Праге лежит бесполезная, совершенно безвредная копия. Оригинал раньше был в Браунау, но монастырь Браунау мертв. Нет никакого другого места, которое бы настолько походило на то, где она была создана.

Это звучало недостаточно убедительно. Должно быть, он получил информацию из другого источника… источника, который пугающе близко подошел к правде… источника, который он никогда не откроет ей.

– А как же Александра и…

– Твоя семья меня не интересует. Они плоть от плоти твоей, но ты – плоть от плоти библии дьявола, и потому только твоя смерть имеет значение. Твоего сына Андреаса убьют, как только он покажет генералу Кёнигсмарку дорогу в Прагу. Его жену и дочь, возможно, пощадят, чтобы отдать солдатам, если среди человеческих трофеев после захвата Праги не найдется… экземпляров получше… Что же касается остальных, то мне все равно. Генерал получит Прагу, и окажутся ли они позже среди пленников, или среди мертвецов, или среди тех, кто оплакивает мертвецов, не имеет значения.

– Я думала, ты считаешь Александру ведьмой.

– Она считает, что я считаю ее ведьмой. Она считает, что я считаю всех вас ведьмами и колдунами. Не считай она так, она бы никуда не пошла. Мы оба знаем, что есть кое-что куда худшее, нежели ведьмы и колдуны.

Агнесс фыркнула.

– Так ты просто хотел убрать ее с дороги? Ты боялся, что не справишься с ней! Ты не мог прикончить ее, во всяком случае не в Вюрцбурге, а позже, в дороге, было бы трудно оправдать хладнокровное убийство перед солдатами. Ты задумал все так хитроумно, как и положено иезуиту, отче. Двадцать лет назад я еще сказала бы, что ты делаешь честь своему ордену, но на самом деле ты – оскорбление для него.

– Это неважно. Я вывел Александру из игры, и это все, что имеет значение. Какие бы обвинения ты ни бросала мне в лицо, меня они не трогают.

– Ты никогда не будешь счастлив, – сказала она. – В тебе возродились Хранители – аббат Мартин и брат Павел, но они тоже не обрели счастья. Как и они, ты пытаешься совершать убийства и говоришь себе, что делаешь все для вящего блага мира, но на самом деле именно ты слушаешь голос библии дьявола, а не я.