Стоунхендж - Юрий Никитин

Томас возмутился:

— Ничего себе, несчастный! Половина рыцарей Британиисразится за руку такой красавицы!

Яра презрительно фыркнула, круто повернулась, так что еесолнечные волосы как ветром занесло за спину, пошла первой к Змею. Тот лежал,положив морду на лапы, следил за норой, где мелькало белое рыльце барсука.Похоже, Змей охотился.

Томас раздраженно дернул щекой. Что он не так сказал? Ярашла впереди со злым и надменным лицом.

— Красавицы! — повторил он ей в спину снажимом. — С закрытыми глазами видно, что ее неописуемая красота освещаетмир, согревает душу... э-э... поэты готовы...

Змей попытался сделать вид, что спит и ничего не слышит.Калика проверил, надежно ли Томас и Яра закреплены между гребнем, потыкалжезлом между ушей. Змей блаженно жмурился, двигал ушами, показывал, гдепочесать еще, а лишь убедившись, что все уловки давно разгаданы, тяжело вздохнул,даже земля качнулась, поднялся и побежал сперва грунью, затем иноходью, и лишьперейдя на могучий галоп, начал выпрастывать крылья.

Когда он прыгнул в воздух, и у Яры замерло сердце, Томасспросил буднично:

— Так кто же этот рыцарь? И почему он, несмотря напобеду над... гм... драконом, все же сумрачен, как вечер над Темзой?

Ветер уже взревывал в ушах, калика не слышал или был целикомв своих думах. Томас прокричал громче, калика нехотя ответил через плечо:

— Увы. История печальная и сумрачная, как сто вечеровна Темзе в ненастную погоду... В соседнем королевстве, во-о-о-он на томострове, смотри налево, жил был доблестный король Марк. Он был бездетен, потомубароны настаивали на его женитьбе, чтобы оставил наследника. Мол, иначе будетобязательная война за престол. Королю Марку очень не хотелось жениться, онискал предлог для отказа. А тут то ли ветер, то ли ворон занес золотой волоскоролю Марку, и он сказал, что возьмет в жены только эту красавицу... РыцарьТристан, из любви к своему благородному королю сумел выполнить и этот трудныйквест. Красавица Изольда не подозревает, что Тристан завоевал ее не для себя...

Томас молчал, Яра скосила глаз, лицо рыцаря былоскорбно-потрясенное. Похоже, он не был последним пнем в самом глухом лесу. Еслине сам ощутить столь незнаемое чувство, как любовь, то хотя бы сочувствоватьмог.

Яра пересилила страх перед бездной, рискнула посмотретьвниз. Змей несся стремительно, уже не только фигурки на лошади, но и сам островуменьшились до размеров ладони и остались далеко внизу и позади.

Томас вспомнил, спросил подозрительно:

— А что ты бормотал начет... то ли надо, то ли ненадо...

— Сэр Томас, много знания — много горя. Я чую, что ихждет беда, но если предупредить их... захотят ли слушать? Бедный Тристан,бедная Изольда...

Яра, скорчившись, стучала зубами. Ветер свистел, тучинависали так низко, что Змей, стараясь не задеть их острым гребнем, несся почтинад верхушками волн. Томас, сам замерзая в железной скорлупе, обхватил Яру.Сейчас он остро пожалел, что весь в железе, все-таки тепло в его груди ещесохранилось, и если она прислонится к нему, то вспыхнет такой пожар, чтовысушит и море под ними...

Берег показался очень скоро, острова были разделенынебольшими проливами. Томас ощутил, что они приближаются к самому большомуострову Оловянных островов, как их иногда по забывчивости именует калика. Кострову, на котором расположены королевства Британии, ныне захваченныепришедшими из-за моря доблестными племенами англов и саксов.

Ветер стал еще злее. Змей, как-то почуяв, что его пленуприходит конец, заработал крыльями так, что воздух вокруг него пошел смерчами итугими струями. Ветер едва не срывал троих со спины, хотя прятались за игламигребня и цеплялись, как демоны, если верить Томасу, держатся за грешные души.

Волны мерно набегали на берег. Круглые камни торчали изводы, как спины огромных черепах. Томасу показалось, что Змей готов плюхнутьсяпрямо на мелководье. С его ростом и толстой шкурой купание в ледяной воде чтопсу в теплой луже. Может, он так и намеревался, но калика стукнул Змея жезломпо голове, выкрикнул сердитое заклинание. Томасу почудилось, что он такие ужеслышал от сарацин в разгар жарких схваток, даже сам произносил, громко и счувством, когда летел вверх тормашками с башни Давида...

Змей пронесся, задевая пузом и поджатыми лапами, надблестящими камнями, взрыхлил мокрый серый песок и остановился, едва неударившись головой в крутой скалистый берег.

Сзади угрюмо ревел прибой, седые волны перекатывались черезкамни и нехотя растворялись в песке. Калика спрыгнул, зябко передернул плечами.

— Давно здесь не бывал! Уже забыл, что здесь воздухпополам с водой.

— Воздух как воздух, — возразил Томас обидчиво.

Он слез сам, помог спуститься закоченевшей Яре. Змей смотрелвыжидающе. Калика почесал ему за ухом, прошептал несколько слов. Змей лизнулего в плечо, повернулся и побежал вдоль берега.

Трое смотрели, как он на бегу расправил крылья, подпрыгнул ивзвился в воздух. За три могучих взмаха набрал высоту, там сделал поворот квостоку и понесся уже без спешки, как и положено большому сильному зверю.

— Ладно-ладно, — сказал каликапримирительно, — Поскорее доставить чашу в Стоунхендж, а там можно ивернуться... А еще лучше, заскочить по дороге в теплые края. Еще лучше — вжаркие! Слякоть выжечь.

Осторожно выбирая места, они начали карабкаться наверх.Томас спросил:

— Одного не пойму... Все-таки в чаше кровь самогоХриста. Нашего бога, который уничтожил ваших богов, попрал вашу веру! А тыбьешься, как рыба о камни в нерест, чтобы помочь мне.

Он с опаской видел, как лицо волхва старой веры потемнело,зеленые глаза опасно блеснули. Но калика, похоже, уже переболел поражение и,если не смирился, то стерпелся. Но голос его был все же хриплый и злой:

— Да не в том ценность Чаши, что в нем кровь полубога иона якобы, если верить словам Ночного Сокола...

— И Яры, — добавил Томас.

Она метнула на него злой взгляд, мол, за что купила, за то ипродаю, а Олег продолжил:

— Якобы возвращает к истокам подлинной веры!Незамутненной поздними учениями, наслоением других идей, влияния более позднихрелигий, к примеру, ислама... На самом же деле в этой чаше слишком много отязычества.

— Язычества? Чаши, в которой кровь Христа? —возмутился Томас.

Олег пожал плечами.

— По-твоему, белый свет начался с Христа? А как же твойлюбимый Александр Македонский, прозванный Великим? Он жил за двести-триста летдо рождения твоего бога!.. Чаша языческая, но не просто языческая. Ее создал вдавние-давние времена маг огромной силы... Теперь уже видно, что мощь егобыла... словом, таких уже нет. Он был последним из великих. И в эту чашу вложилслишком много... нет, на самом деле не слишком... своей страсти и веры.