Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - Питер Франкопан

Проблема заключалась в том, что внимание, которое Германия оказывала Османской империи, слишком действовало на нервы России. Чиновники в Санкт-Петербурге очень внимательно следили за проливами и неоднозначно относились к появлению нового игрока, показывающего свою силу на территории, которую они считали своей. На рубеже веков неоднократно заводились разговоры об оккупации Константинополя. К концу 1912 года начал разрабатываться план по взятию города под контроль российскими войсками. Предполагалось, что это будет временная мера на период войны в Балканах[1317]. России противодействовали союзники, британцы и французы, которые внешне были безразличны к увеличивающемуся влиянию Германии в Османской империи, включая командирование офицеров в османский флот. Определенный общественный резонанс вызвала экстренная доставка туркам двух британских дредноутов: как отмечал министр царского военно-морского флота в 1914 году, эти военные корабли дали османам существенное (шестикратное) преимущество над российским военным флотом в Черном море[1318].

Это представляло не только военную, но и экономическую угрозу. Более трети российского экспорта перед Первой мировой войной проходило через Дарданеллы, включая 90 % злаков, которые загружали в портах Одессы и Севастополя в Крыму. Прошения о прекращении поставок военных кораблей, направленные в Лондон, оказались бесполезными в игре блефа и даже двойного блефа двух великих держав накануне войны[1319]. Не было никаких сомнений в том, насколько высоки ставки. Российский посол в Константинополе писал в Петербург, что позиции России на Ближнем Востоке оказались под угрозой, «неоспоримое право, которое приобрели за столетия огромных жертв и пролитой русской крови» в серьезной опасности[1320].

В этой связи нападение Италии на Ливию в 1911 году и последовавшие за этим балканские войны 1912–1913 годов запустили цепную реакцию. Отдаленные провинции Османской империи были оккупированы местными и международными противниками, которые воспользовались моментом. Так как режим османов балансировал на грани краха, соперничество в Европе сильно обострилось. Со своей стороны Германия всерьез задумалась о расширении на восток и об установлении протектората для создания «Немецкого Востока»[1321]. Это было похоже не экспансию, однако у агрессивных настроений, которые глубоко укоренились в сознании высшего командующего состава Германии, были свои противники[1322]. Германия, как и Британия, ожидала худшего, и в случае Германии это означало, что следует предотвратить оккупацию Россией лучших частей Османской империи, которая медленно загнивала, в то время как Россия осуществляла долгосрочные планы, значение которых нельзя было переоценить.

То, что британцы представляли угрозу для немцев и наоборот, было всего лишь обманом, отвлекающим внимание. Хотя современные историки настаивают на том, что первая собиралась завладеть второй, противостояние в Европе было сложным и многогранным. Конечно, все было гораздо сложнее, чем просто противостояние двух наций, которое началось непосредственно перед Первой мировой войной. К 1918 году реальные причины конфликта стали умалчиваться, вместо этого подчеркивалось повышение расходов на военно-морской флот, агрессивные настроения за кулисами основных событий, а также кровожадность кайзера и его генералов, которые жаждали развязать войну в континентальной Европе.

Реальность была совершенно другой. После убийства Франца Фердинанда произошла целая серия событий: возникали недопонимания, споры, ставились ультиматумы и осуществлялись перестановки, которые невозможно воссоздать. Семена войны проросли на благодатной почве изменений и событий, происходящих за тысячи миль. Рост амбиций России и ее продвижение в Персии, Центральной Азии и на Дальнем Востоке оказали сильное давление на позиции Британии, что привело к сильной фоссилизации альянсов в Европе. Дальнейшее разрушение того, что Британия создавала столетиями, сдерживали только взаимные обязательства, которые предполагали ограничение России.

Тем не менее, пока сгущались тучи в первые месяцы 1914 года, угроза казалась незначительной. «Я никогда не видел столь спокойных вод, – писал Артур Николсон в мае, – с тех пор как я работаю в Министерстве иностранных дел»[1323]. Год обещал быть урожайным. В январе сотрудники компании Ford Motor отмечали увеличение заработной платы в два раза, что стало результатом повышения уровня продаж и внедрения инновационных методов производства. Врачи собирались изучать последствия первого успешного непрямого переливания крови, проведенной в Брюсселе, на основе изучения передовой работы по использованию цитрата натрия и антикоагулянта. В Санкт-Петербурге люди были встревожены лесными пожарами. Густой черный дым сделал атмосферу еще более гнетущей, чем обычно. В Германии жители Фюрта в северной Баварии были просто в экстазе от победы местной команды в напряженном матче с сильной командой VfB Leipzig. Они победили, забив гол в дополнительное время, и впервые в истории стали чемпионами. Их тренер, англичанин Уильям Таунли, стал героем. Согласно английской поэтессе Элис Мейнелл, благоволила даже природа: начало лета 1914 года было идеальным, ожидался богатый урожай; луна за луной «были упоительно сладки», а «щедрый урожай оттягивал ветви»[1324].

В Британии не было ощущения близящейся неминуемой конфронтации с Германией. Академики Оксфордского университета собирались чествовать немецкую культуру и интеллект. Университету был преподнесен в дар огромный портрет кайзера Вильгельма, после присуждения правителю Германии почетного звания доктора гражданского права в 1907 году[1325]. Ближе к концу июня 1914 года, едва ли за месяц до начала враждебных действий, ведущие светила города собрались, чтобы наблюдать за процессией выдающихся немецких деятелей, которые должны были получить почетные степени. Среди аплодирующих процессии, направляющейся в Шелдонианский театр в самых красочных нарядах, были герцог Саксен-Кобург-Готский, композитор Рихард Штраус и Людвиг Миттейс, эксперт по римскому гражданскому праву. Почетные докторские степени были вручены герцогу Вюртембергу и принцу Лихновскому, послу Германии в Лондоне[1326].