Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

сумел вложить в это изображение простую символику, понятную даже самым неискушенным умам, — богиня спасает человечество.

Пока мы любовались завораживающей красотой статуи, жрецы и жрицы стали вперемежку расходиться налево и направо, образуя большой круг внутри кольца огненных столбов, что горели по всей святыне. Окружность была так велика, что жрецы и жрицы стояли с большими промежутками и походили на одиноких маленьких детей, а их пение доносилось до нас, как отголоски со дна пропасти. Впечатление от этой святыни и затерявшихся в ней жрецов было не только восторженное, но и угнетающее, я, по крайней мере, испытывал что-то вроде страха.

Орос подождал, пока последний жрец займет предназначенное ему место. Затем повернулся и сказал с обычной своей кротостью и почтительностью:

— Подойдите, дорогие странники, и приветствуйте Мать. — Он указал на статую.

— Где же она? — спросил Лео шепотом, ибо здесь мы не смели говорить громко. — Я никого не вижу.

— Хесеа обитает там, — сказал Орос и, взяв нас обоих за руки, повел через огромную пустую апсиду к алтарю в дальнем ее конце.

Пение зазвучало громче, в него вплелись радостные, торжествующие ноты, и мне даже почудилось — вероятно, только почудилось, — что огненные столбы засверкали еще ярче.

Мы пересекли всю апсиду; отпустив наши руки, Орос трижды простерся перед алтарем. Встал и, отойдя назад, молча застыл с опущенной головой и сплетенными пальцами. Мы тоже молчали; наши сердца, как чаша с вином, были наполнены смешанной надеждой и страхом.

Неужели наши мучительные странствия окончились? Увенчались ли долгие поиски успехом, или же, может быть, мы запутались в паутине какой-то удивительной мистерии и сейчас соприкоснемся с тайной новой религии? Позади остались годы поисков, позади остались тягчайшие испытания духа и тела — и наконец нам предстоит узнать, не напрасно ли оказалось все нами пережитое? Да и Лео узнает, исполнится ли данное ему обещание, или та, которую он боготворит, — лишь утраченная тень, которую можно найти уже за Вратами смерти. Удивительно ли, что он весь дрожит и бледен как полотно в ожидании рокового мгновения?

Над нами, казалось, пролетали часы, годы, века, целые эпохи, а мы все стояли перед сверкающими серебряными занавесями, которые скрывали от нас черный алтарь, увенчанный сияющим изваянием его загадочной, как сфинкс, хранительницы с лицом, где застыла улыбка вечной любви и сострадания. В то время как мы барахтались в темных водах сомнений, перед нами проходило все минувшее. Событие за событием, во всех подробностях, вновь разворачивалась та эпопея, которая началась в пещерах Кора; наши мысли давно уже были созвучны, и каждый из нас читал в душе у другого, как в своей собственной.

И тут мы поняли, что наши мысли открыты не только для нас, но и для кого-то третьего. Мы не видели ничего, кроме алтаря и статуи, не слышали ничего, кроме медленного пения жрецов и жриц и змеиного шипения огня. Но мы знали, что наши сердца — открытая книга для Той, что наблюдала за нами, стоя под сенью крыльев Матери.

Глава XIV.

СУДИЛИЩЕ

Занавеси раздвинулись. Перед нами была небольшая алтарная, высеченная в большом черном камне; в самом ее центре — трон. Женская фигура, вся с головой в волнах белого покрывала, спадающего на мраморные ступени. В полутьме, которая царила в алтарной, мы видели только, что под складками покрывала Оракул держит в руке драгоценный скипетр с петлей наверху.

Повинуясь какому-то властному импульсу, мы, как и Орос, опустились на колени. Послышался тихий звон — как будто бы звенели колокольчики, и, подняв глаза, мы увидели, что Оракул протянул к нам свой скипетр в форме систра. Раздался негромкий, отчетливый и, как мне показалось, слегка дрожащий голос. Говорил он на греческом языке, куда более чистом, чем у всех остальных.

— Добро пожаловать, странники; я знаю, вы прибыли в эту древнюю святыню издалека и, хотя, несомненно, исповедуете другую религию, не стыдитесь отдать долг поклонения той недостойной, что является сейчас Оракулом, хранительницей тайн. Встаньте, у вас нет причин опасаться меня, ведь это я послала свою проводницу и слуг, чтобы они привели вас в Святилище.

Мы медленно поднялись и стояли безмолвно, не зная, что сказать.

— Приветствую вас, странники, — повторил голос. — Скажи мне, — скипетр показал на Лео, — как тебя зовут?

— Лео Винси.

— Лео Винси? Красивое имя, вполне достойное человека столь благородной наружности. А как зовут тебя, спутник Лео Винси?

— Хорейс Холли.

— Так скажите же мне, Лео Винси и Хорейс Холли, чего вы ищете здесь, у нас в стране?

Мы переглянулись, и я сказал:

— Это долгая и странная история. Но как мне называть тебя, о Оракул?

— Тем именем, которым меня здесь называют, — Хес.

— О Хес, — начал я, а сам подумал: «Каким именем, любопытно, называлась она прежде?»

— Я хочу слышать эту историю, — перебила она, и я уловил нетерпение в ее голосе. — Не всю, конечно, ибо я знаю, что вы оба устали, хотя бы часть. Жизнь в этом доме благочестивых размышлений однообразна, о чужеземцы; и ни одно сердце не может жить только минувшим. Я с удовольствием послушаю о том, что происходит в мире. Расскажи же мне, Лео, как можно короче, но только истинную правду, ибо в присутствии Той, чьей Посланницей я являюсь, нельзя говорить ничего, кроме правды.

— О жрица, — заговорил он с обычной своей лаконичностью, — я повинуюсь. Много лет назад, когда я был совсем еще молод, мой друг и приемный отец и я, прочитав древнюю надпись, отправились в дикую страну и там нашли некую божественную женщину, Что сумела восторжествовать над временем.

— Эта женщина была безобразной дряхлой старухой?

— Я сказал, о жрица, что она восторжествовала над временем, а не пала его жертвой, ибо она обрела дар бессмертной молодости. Нет, она не была безобразна, наоборот, в ней, казалось, воплотилась сама красота.

— И поэтому, иноземец, ты поклонялся ей, как это свойственно мужчинам?

— Не поклонялся — просто любил ее, это не одно и то же. Вот жрец Орос поклоняется тебе, зовет тебя Матерью. А я любил эту бессмертную женщину.

— И ты все еще любишь ее? Нет, любовь не долговечна.

— Да, я все еще люблю ее, хотя она умерла.

— Как так? Ты же сказал, она бессмертна.

— Может быть, это была только