Яд Борджиа - Мартин Линдау

– Если бы я мог считать обещаемое тобой счастье не пустой мечтою, то я в самом деле стал бы твоим рабом навек.

– Теперь ты – начальник Фаэнцы и сделаешься ее государем в тот день, когда Рим увидит меня коронованным императором, – сказал Цезарь.

Упоенный своим триумфом над самыми тонкими политиками Италии и знакомый с всесильной страстью, влияние которой на Реджинальда было испытано им, Цезарь не мог сомневаться в успехе своей хитрости. Однако большую часть следующей ночи он употребил на то, чтобы вызывать в воображении Лебофора самые блестящие картины честолюбия и любви, а также сообщить ему кое-какие сведения о своих чудовищных планах. Он с притворной искренностью уверял рыцаря, что главнейшим препятствием его намерению достичь нераздельной власти в Риме послужил бы союз папы с могущественным домом Эсте, и помешать ему было бы для него столь важно, что успех сватовства его, Реджинальда, к Лукреции он счел бы вернейшим признаком своей собственной победы. Он обещал Лебофору всевозможное содействие и старался разжечь в нем самые пылкие страсти, представляя ему ожидающий его громадный триумф, когда он отобьет у своего гордого соперника прелестную невесту даже с ее собственного согласия.

– Лукреция, – сказал Цезарь, – вероятно, уже убедилась, что ошибочно приняла робость и обидчивость, вызванные в ней наглым обращением иоаннита, за любовь, которую в действительности заронила в ее сердце твоя родственная ей натура, и в этом она, конечно, успела удостовериться в настоящее время. Волнения, которые неминуемо вызовет в Риме весть об уничтожении мятежников, – прибавил Цезарь, – должны вызвать обратно меня туда. Когда же мне удастся овладеть городом и громадными сокровищами, накопленными папой, то уже в моей власти будет принят в зятья человек, пришедшейся по сердцу мне и Лукреции.

Когда лукавый герцог отпустил от себя молодого рыцаря, он был вполне уверен, что рассеял все его недоверие и сделал из него поспешное и необходимое орудие своей отважной политики.

На другой день Реджинальд был уже на пути в Фаэнцу в сопровождении собственных стрелков. Однако Пиетро д’Овиедо и хитрый епископ д’Энна также ехали возле него с многочисленным отрядом солдат, состоявших на службе Цезаря. Эти люди и гарнизон Фаэнцы составляли внушительную военную силу, вполне достаточную для того, чтобы не выпустить из рук ожидаемой добычи.

Борджиа не особенно полагался на верность своего нового приверженца и обставил дело так, что Реджинальду было немыслимо убежать или уклониться от исполнения предначертаний Цезаря. По прибытии в Фаэнцу ему отвели помещение в старинном замке под бдительным надзором прелата д’Энна, он был окружен солдатами Овиедо и не имел возможности открыть свое положение даже старику Бэмптону.

Устроив эту часть своего замысла, Цезарь пустил в ход все рычаги и колеса, бывшие у него давно наготове. Мигуэлото покинул Синигалию и отправился в Рим под предлогом доставить туда известие о поражении Орсини, на самом же деле с целью осуществлять замыслы Цезаря. Между прочим, он был обязан, сообщая о беспокойном состоянии страны, покрытой рассеянными, но не подавленными приверженцами Орсини, тормозить отъезд Лукреции до тех пор, пока план задержки ее в Фаэнце станет исполнимым.

Получив донесение Цезаря, папа немедленно велел арестовать всех членов дома Орсини, находившихся в Риме, и завладел всеми их укрепленными замками, предварительно разграбив их. Он объявил весь их род лишенным имущества и прав и приказал опустошить их владения. Однако возвращение Фабио и необычайная храбрость, проявленная им, внезапно воскресили мужество и решительность приверженцев их рода. Сам Цезарь был удивлен победоносными успехами юноши и, казалось, отложил принятые им решения, потому что щадил жизнь своих пленников, или, скорее, откладывал смерть Паоло и его отца, герцога Гравины. Он повсюду таскал их за собою в цепях, тогда как папа ограничился тем, что заточил свои жертвы в замок Святого Ангела, где доставлял им всевозможные льготы и даже публично заявил, что не посягнет на их жизнь.

Тем временем Цезарь не терял ни минуты для осуществления своих планов. Он пока соблюдал заключенный им договор с Болоньей и только принудил повелителей города доставить ему выговоренное подкрепление, составлявшее значительную военную силу. В области Виены, где он также воевал, до него дошла весть о победах Орсини, которые овладели всей Компаньей и угрожали даже Риму. Тогда Цезарь поспешил к Вечному городу и тем помешал отчаянной попытке Фабио, замышлявшего захватить в плен папу с Лукрецией, чтобы держать их заложниками для обеспечения безопасности своих отца и брата. Это возбудило сильнейший гнев папы, и когда Орсини после нескольких кровопролитных сражений были изгнаны превосходящими силами Цезаря из Неаполя и вынуждены были искать убежища в своих укрепленных замках, он дал приказ осадить Браччиано, где нашел себе приют Фабио. Политика Цезаря принесла ожидаемые плоды и в Неаполе, где французы после неудачных сражений с испанцами стали более зависеть от произвола папы, последний же пренебрегал теперь их просьбами и даже угрозами перейти на сторону Орсини.

Весть о подавлении восстания Орсини и об отчаянном положении их юного вождя только успела дойти до Фаэнцы, как там стало известно, что Лукреция приближается к этому городу, последнему из значительных городов в области Борджиа, через которые лежал ее путь. В Фаэнце делались блестящие приготовления к ее приему, но на самом деле они должны были послужить только средством к тому, чтобы задержать ее. Фаэнца отстоит всего на какой-нибудь день пути от Феррары, и хотя город, обнесенный крепкими стенами и защищаемый значительным гарнизоном, мог дать отпор всякому нападению, однако Цезарь желал, по возможности, убедить герцога Феррарского, что его невеста не была задержана здесь против ее воли. Кроме устройства празднеств, от участия в которых Лукреция, конечно, не могла уклониться, был пущен еще слух, что Вителли бежали в окрестности и до их изгнания оттуда проезд в Феррару представляет крайнюю опасность. В то же время были пущены в ход все ухищрения, чтобы доставлять удовольствия Лукреции с ее свитой, причем Реджинальду дали понять, что в отношении влияния на Лукрецию Цезарь рассчитывает преимущественно на него.

Борьба в сердце Лебофора была бы еще сильнее, если бы, зная о недостойной страсти Цезаря, он не был уверен, что этот лицемер ни в каком случае не мог желать успеха его собственной любви. Рыцарь видел, что в Фаэнце следят за каждым его шагом и вовсе не намерены предоставлять ему настоящую власть, которая находилась фактически только в руках епископа д’Энна и Овиедо. Вдобавок Реджинальд был уверен в любви Лукреции к своему жениху, а также в том, что союз с таким могущественным государем льстил ее гордости и честолюбию. Между тем Лебофор считал совершенно невозможным предостеречь Лукрецию от расставленной ей западни, не рискуя при этом внезапной и бесполезной гибелью. Он мог только питать пустые надежды и строить неисполнимые планы разрушения коварных замыслов Цезаря, беспрекословно и терпеливо исполняя в то же время все предъявленные ему требования, чтобы усыпить подозрение своих врагов.

Наконец, приближение поезда невесты принесло ему некоторую свободу, а поутру в тот день, когда ожидалось прибытие Лукреции, Реджинальд получил официальное назначение комендантом Фаэнцы. Однако епископ д’Энна заявил, что для рыцаря было бы рискованно выступать публично в своем новом звании, пока Лукреция не прибудет в город, причем отсутствие начальника при встрече можно было извинить опасностью, которою угрожали здесь беглецы из партии Вителли.