Приз - Полина Дашкова

— Перестаньте, Зинаида Ивановна, — зло передразнила Зюзя, —ты еще мне слезки вытри и конфеткой угости. Я старая. Это факт. Мне пора напенсию. Давай дальше, что там у нас еще?

— Номер на черной «Тойоте» оказался фальшивым. Машина стаким номером второй год числится в угоне, это была «Шкода», красного цвета.

— Да. Понятно. Ну-ка, набери еще раз Дмитриева или своюМашу.

— Только что набирал. У Маши батарейка села, телефонотключен. У Дмитриева постоянно занято.

— Все, Саня, — она шумно высморкалась, вытерла глаза,вскинула голову. — Ты сейчас едешь к Дмитриеву. Ты проведешь там ночь. Мне такбудет спокойней. Утром мы повезем девочку на обследование, мы должны знать,заговорит она или нет и можно ли что-то сделать, чтобы помочь ей. Если вдругэто случится сегодня ночью, звони мне в любое время.

* * *

— Как сильно она вздрогнула! Что с ней? Васюша, ты меняслышишь?

Сергей Павлович опустился на диван рядом с Василисой, тронулее за плечо. Она не услышала его и ничего не почувствовала.

Маша взяла ее руку, нащупала пульс. Он бился ровно,спокойно, не более семидесяти ударов в минуту.

— Все нормально. Она спит, ей просто снится что-то, —прошептала Маша, не отпуская руку Василисы, — давайте не будем ее будить.

Бинт на правой кисти промок, узел распустился. Маша решила,что повязку лучше сейчас снять, чтобы не засохла и не прилипла.

— Так вот, — продолжил рассказывать Дмитриев, — я позвонилкорреспондентке, и она сказала, что никогда медсестру Надю не видела. Якобыкакой-то мой ученик разыграл весь этот идиотский, оскорбительный спектакль,чтобы помочь мне инкогнито! Какое благородство!

Язык у него заплетался. Он успел хлебнуть слишком многоводки.

— Что за ученик? — спросила Маша.

— Понятия не имею. Да это все бред какой-то! Зачем онасобиралась колоть ребенку препарат для общего наркоза? Ну зачем, как выдумаете?

— Я думаю, вам надо срочно перезвонить корреспондентке ивыяснить фамилию человека, который попросил ее порекомендовать вам сиделку, —быстро, жестко сказала Маша.

— Конечно. Я собирался спросить, но не успел. Как раз выпришли. Боже мой, зачем здесь эти книги? «История гестапо», «МатериалыНюрнбергского процесса». Как они попали на журнальный стол?

— Сергей Павлович, пожалуйста, позвоните корреспондентке.

— Да, да, сейчас. Куда я дел ее визитку? Кажется, где-то вприхожей или на кухне. Очень странно, как попали на стол эти книги? Я их летсто не доставал, они стояли на самом верху, — продолжая ворчать, он вышел изкабинета.

Маша размотала бинт. Почти все пузыри на пальцах лопнули.Кисть была очень горячей. Средний палец распух больше остальных. Нечаянно задевперстень, Маша отдернула руку, как будто прикоснулась к раскаленному утюгу. Неповерив себе, притронулась еще раз, осторожно, кончиком пальца, и опятьотдернула руку. На подушечке у ногтя осталось красное пятно. Ожог.

* * *

На рассвете 30 апреля Отто Штраус, то есть американец ДжонМедисен, высокий худой человек в штатском, с приятным умным лицом, был вБерлине.

Над руинами великого города носились английские истребители.От окраин ползли русские танки. Грохотала артиллерия. Из поврежденного газопроводавырывалось пламя, освещая черные обломки домов, на которых еще осталисьфрагменты последней пропагандистской истерики Геббельса, надписи краснойкраской: «С нашим фюрером к победе!»

Дом Штрауса находился на Вильгельмштрассе. Стены уцелели. Строениебыло старинным, добротным. Рядом чернела глубокая воронка от снаряда. Неосталось ни одного целого окна, двери были выбиты, внутри все разгромленомародерами. Доктор, пригнувшись, осторожно обежал глубокую воронку, прошмыгнулвнутрь.

Квартира его занимала первые два этажа. Еще в 39-м оноборудовал в подвале дома надежное убежище, маленький бункер. Сейчас главнойего задачей было проникнуть туда, разгрести гору мусора над люком, спуститьсяпо лестнице. Кроме тетрадей в сейфе хранилась приличная сумма денег, вамериканских долларах и английских фунтах, кое-какие ювелирные украшения.

Уже в конце марта высшие офицеры и чиновники великого Рейхагрузовиками вывозили из Берлина свое имущество, награбленное за годы войны.Бесценные полотна старых мастеров, золото, драгоценные камни, мебель, фарфор.Отто Штраус был аскетически скромен, но кое-что все-таки припас на черный день.

Мародеры поработали на славу. Зачем-то переломали стариннуюмебель и, как будто нарочно, свалили весь мусор именно туда, где находился люкв убежище, замаскированный под дубовые панели, совсем незаметный. Оттаскивая открышки люка груды разодранных книг и обломки книжного шкафа, он услышал совсемблизко несколько отдельных выстрелов. Затем громкие голоса:

— Стой, тебе говорят! Хенде хох!

— Да стой ты, зараза!

Опять выстрелы.

Штраус замер. Он уже закончил разгребать завал. Глазаслезились от пыли. По грязному лицу тек пот. Одежда и руки были в копоти, визвестке. Оставалось только поднять люк. Там, в убежище, имелся запас свежейводы, чтобы умыться, белье и одежда, чтобы переодеться.

За стеной послышался шум, голоса зазвучали совсем близко иотчетливо. Штраус, тяжело дыша, обдирая распухшие пальцы, поднял люк.

— Товарищ капитан, я гляну быстренько, они могли с тойстороны зайти в дом. Кстати, дом хороший, почти целый.

— Давай, Пашка, только осторожно. А дом правда хороший. Тытам посмотри все, как следует, проверь верхние этажи. Под командный пункт,конечно, не годится, а ребята отдохнуть здесь могут. Мусор разгрести маленько,и ничего.

Штраус спустился вниз по ступенькам, тихо закрыл люк иоказался в кромешной темноте. Никакого электричества давно не было. Он щелкнулзажигалкой.

Удивительно, как среди руин мог уцелеть этот маленький оазисчистоты, покоя и порядка. Все в убежище осталось, как было месяц назад, когдаШтраус зашел сюда, чтобы спрятать последнюю, третью, исписанную от корки докорки тетрадь.

Даже запах прежний: сандаловое мыло, хороший американскийтабак, одеколон с мягким хвойным оттенком. Штраус не ведал чувственныхудовольствий, но чистота, уют, хорошие запахи были ему приятны. Они означалипокой и безопасность, две вещи, необходимые для нормальной работы.

В зажигалке осталось мало бензина. Огонек вздрагивал и гас.Штраус на ощупь нашел комод. Там, в верхнем ящике, имелся запас свечей испичек. При свечах стало совсем хорошо, уютно. Он сел на диван и тут жепочувствовал, что засыпает. В последние десять дней он ни разу не спал большетрех часов подряд. Пока добирался до Берлина, не смыкал глаз двое суток.