Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова

Голос её то и дело срывался, но страшные слова продолжали литься, словно дурная кровь из раны. – Никогда прежде не видела столько похоронных процессий – звон храмовых колоколов не замолкал даже поздно вечером, а дым от погребальных костров над всем городом стоял такой, что даже горы скрылись!

Слова Томоко объясняли, почему вчера ночью Уми слышала колокольный звон. Лишь теперь она осознала, что с той поры, как проснулась, колокола в святилищах на Отмели не смолкали ни на минуту. Это сколько же народу погибло, если погребальные церемонии шли до сих пор?!

– С утра до поздней ночи усадьбу осаждали родные погибших, требуя от господина Хаяси, чтобы он наказал всех, кто был причастен к бойне, – качала головой Томоко. – Кто-то плакал, кто-то угрожал, и каждому из них господин Хаяси обещал помочь и выплатить компенсацию за потерю члена семьи.

Для убитых горем людей деньги вряд ли могли стать достойным утешением. И следующие слова Томоко только подтвердили опасения Уми:

– А потом мы узнали, что кто-то пытался поджечь «Толстого тануки» – хвала Дракону, пламя удалось быстро потушить! Но позже в нескольких лавках, которым особо покровительствовал клан Аосаки, устроили погромы. Хозяев избили, добро растащили – поди найди теперь, кто всё это начал и кто виноват…

На краткий миг Уми показалось, что она всё ещё спит – настолько диким казалось всё, что говорила Томоко. Она даже незаметно ущипнула себя за руку. Но боль оказалась реальной.

Что теперь будет с кланом, после того как Итиро Хаяси и его люди перебили кучу горожан? Ведьма сбежала, артисты балагана убиты, и призвать к ответу за преступления госпожи Тё было некого. Гнев народа, оставшегося без градоправителя, а потом пережившего такой ужас, можно было понять.

Но от этого ничуть не легче…

– А что с хозяином балагана? – собственный голос долетел до Уми будто бы издалека. Пускай Рюити Араки и пытался противостоять ведьме, сожжение храмов и убийства каннуси и послушника по-прежнему были на его совести.

– Его и горстку выживших артистов арестовала тайная полиция. Пока что их допрашивают, а потом наверняка казнят. Подумать только, а ведь господин Араки поначалу показался мне таким приятным и обходительным молодым человеком! Кто бы мог подумать…

И правда, Уми самой до конца не верилось, что в колдуне и убийце она признает своего старого друга, который, помимо прочего, был сыном покойного дядюшки Окумуры. Как он оказался у ведьмы? Неужели она смутила его такими же речами, какими пыталась оплести Уми?

Речами насквозь лживыми, как и улыбка на неживом лике маски.

– К тому же с нашим Ёсио приключилась какая-то неприятность, – теперь голос Томоко стал глуше. – Его принесли сюда всего в крови, и господин Хаяси весь день проговорил с ним о чём-то, когда он очнулся.

– Постой, но ведь из балагана мы вернулись вместе, – нахмурилась Уми, пытаясь сопоставить факты. – С ним что-то случилось по пути?

– Нет. Сразу по возвращении он привёл себя в порядок, а затем отправился куда-то в город – сказал, мол, по делам. А потом его принёс один из наших новеньких… Сибата, кажется. Мне так и не удалось ни слова из него вытянуть: он сидел подле Ёсио и ждал возвращения господина Хаяси.

Уми нахмурилась, гадая, при чём тут оказался Сибата. Как они с Ёсио вообще могли встретиться, если Сибату она отправила за вещами Ямады в тот доходный дом? Если только…

От озарившей её догадки нутро скрутило ничуть не хуже, чем тогда, в балагане, когда Уми поняла, что на самом деле за всем стояла госпожа Тё. Но от осознания того, что предателем клана оказался человек, которого Уми много лет считала своим другом – и за которого совсем скоро должна была выйти замуж! – внутри что-то оборвалось.

Может, произошла какая-то ошибка и Ёсио ни в чём не виноват?

Но обманывать саму себя у Уми всегда получалось плохо. Пока что всё указывало лишь на вину Ёсио, но никак не на его непричастность к этому отвратительному делу. Она доверилась ему, рассказала об управляющем, и Ёсио, похоже, в тот же вечер решил замести следы, чтобы остаться безнаказанным…

Уми без особого успеха пыталась осмыслить услышанное, но пока всё, что она понимала, сводилось к одной простой, но жестокой истине.

Ничего уже не будет как прежде. Никогда.

– Но есть и хорошая новость. – Томоко наклонилась к Уми и потрепала её по локтю. Осунувшееся лицо домоправительницы снова озарила радостная улыбка, как и в тот миг, когда она только переступила порог комнаты Уми. – Идём-ка. Ты должна всё увидеть сама.

Уми готова была последовать за Томоко куда угодно, лишь бы это помогло отвлечься от безрадостных мыслей о том, что теперь ждало клан Аосаки и её саму.

Но, вопреки ожиданиям Уми, Томоко повела её не вниз, а дальше по коридору, мимо собственной комнаты. Похоже, они направлялись в то место, куда Уми не заходила вот уже почти четырнадцать лет.

С того самого дня, как Миори Хаяси сбежала, Томоко была одной из немногих, кто верил, что она вернётся. Продолжала наводить порядок в её комнате, будто бы со дня на день ждала приезда своей госпожи. С той поры Уми была там только один раз, чтобы убедиться, что отец не солгал ей. Что мать и вправду оставила их.

Двери в комнату матери были плотно задвинуты, но даже отсюда Уми чувствовала, что теперь она не пустовала, как раньше.

Горло сдавило, ноги будто приросли к полу.

– Зачем ты ведёшь меня туда? – вопрос прозвучал грубее, чем хотела бы Уми, но слова уже нельзя было вернуть назад.

Ничего, ничего уже не вернуть…

Томоко остановилась и с непониманием уставилась на неё.

– Госпожа Хаяси вернулась. Я думала, ты будешь рада повидаться с ней.

Уми сжала кулаки. В груди разгоралась тлевшая долгие годы ярость. Казалось: ещё немного, и она разорвёт её изнутри, вырвется наружу, утопит всё в пламени, словно дыхание огненной горы…

Но оставалась ещё надежда, что между ними с Томоко произошло какое-то недопонимание. Уми пристально посмотрела на домоправительницу, пытаясь отыскать на её лице хотя бы малейший намёк на то, что она пошутила, увидеть хотя бы бледную тень лжи в её глазах.

Но ничего этого не было. Томоко, похоже, говорила правду.

Правду, с которой Уми не желала мириться. Просто не могла!

– Я ценю, что ты пытаешься отвлечь меня от плохих известий, но, надо сказать, ты выбрала не самый удачный предмет для шуток.

Томоко побледнела.

– Шуток? Хорошего же ты мнения обо мне, раз считаешь, будто