Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич

восьмидесятилетии родственница Тамары Цулукидзе, Нателла Арвеладзе, произнесла дерзновенный тост: «Лично от себя я дарю вам часы Тамары Цулукидзе. Дарю вам Время, которое было у вас украдено». Как и отвоёванную для меня профессором Королёвым жизнь, я отнесла подарок Времени к милости Творца.

Поэты создавали для себя образ Музы. У Фета: «Пришла и села…» У Ахматовой: «И вот вошла…» Примерно так меня в тот год посетила «Судьба». Пришла спокойная. Утомлённая. Сняла с меня часть ноши. Увы, не всю! Мы были с нею как бы на равных. И я без ропота доверила ей право распоряжаться оставшимися у меня силами. Решила продолжить разговор – с пером и бумагой.

Что-то вокруг нас в самом деле порой меняется. Перераспределяются пропорции добра и зла. Страх и ужас никуда не исчезают, но какие-то силы отодвигают их, оттесняют от нас, увеличивая «охраняемую площадь».

У меня оставались молодые и немолодые друзья. Появлялись новые. Например, мне нравились стихи одного учёного, Рафаила Ароновича Лашевского, с которым заключил договор интернациональный университет из японского города Айдзувакамацу. В общей сложности он со своей женой Таней прожили в Японии девять лет. Я уговорила его издать в Петербурге небольшой сборник стихов. Нашла издательство. Сборник вышел. Рафа часто звонил из Японии. Таким же, видимо, образом по телефону он попросил своих друзей «сочинить» для меня компьютер. Они его собственноручно собрали, приехали, установили, дали мне пару уроков. Для меня это стало потрясением: долой ножницы! Долой клей! Я страстно влюбилась в техническое достижение разума. Над продолжением воспоминаний работать теперь стала на компьютере. Дни были загружены до отказа.

* * *

Как-то раздался телефонный звонок из берлинского издательства «Volk und Welt». Ознакомившись по совету драматурга Людмилы Николаевны Разумовской с книгой «Жизнь – сапожок непарный», издательство выражало желание перевести её на немецкий язык. Главный редактор издательства Кристина Линкс прекрасно говорила по-русски. Была умна, необычайно доброжелательна. В Берлине встречи с нею, с переводчиками – супругами Решке, с директором «Volk und Welt» прошли на одном дыхании. Как в экипаже с мягкими рессорами, судьба доставила меня в абсолютно новые обстоятельства деловых переговоров, решений, договоров. Находясь в Берлине, я прошла по Шаперштрассе, где жила Рая, которая хотела, чтобы все забыли о ней. Положила цветы под окна её квартиры, выходившие во двор. Долго там сидела.

В Берлине я до того бывала дважды. Нынче, в третий приезд, жила у поэтессы Ольги Александровны Завадовской, дружба с которой нечаянно завязалась в Петербурге, когда она гостила у наших общих друзей – Гриншпунов. Оля принимала щедро, широко и продуманно. Благодаря её гостеприимству мне по-иному, чем раньше, увиделась эмигрантская жизнь. Все члены Олиной семьи, например, изучали немецкий язык не только для обихода, а ради полноценной жизни в Германии. Гражданство им было предоставлено, социальные льготы гарантировались законом. Своим детям эмигранты обеспечили права и свободу. Сама Оля обихаживала семью, заботилась о девяностолетней матери. Рисовала. Написала книгу об отце. Издала два сборника своих стихов. Безоглядно помогала друзьям.

На берлинской встрече с читателями русского издания «Сапожка» во вступительном слове Ольга Александровна умно и с горечью говорила о том, что корни эмигрантов как были, так и остаются в России. Всё, что происходило у нас в последние годы, отдавалось в них надеждами и болью. Кто-то задал вопрос: «Как вы думаете, покается наша власть за содеянное?» А в какой форме можно было представить покаяние? И перед кем в первую очередь? Перед крестьянством? Перед интеллектуальным и культурным слоем страны? Перед разорёнными семьями? Нет. Я в возможность покаяния – не верила.

В Русском доме на выступлении народного артиста СССР Михаила Козакова с композицией по стихам Иосифа Бродского зал был переполнен. Умный, вдохновенный артист. Поразительная уместность музыкального сопровождения – саксофон. Жадность, с которой слушатели вбирали строфу за строфой. Да, тоска немолодых эмигрантов по русской речи, по русской культуре, музыке, театру, по корням оставалась неизбывной. Но большинство вряд ли захотело бы вернуться «домой».

В отъезде семьи Наташи Казимировской в Швецию решающую роль тоже сыграла профессиональная неустроенность. В конце восьмидесятых Наташе и её мужу, театроведам по образованию, не удавалось найти работу в Ленинграде. По приезде в Швецию Наташа, имея второе образование – музыкальное, – стала давать уроки фортепьяно: это поддержало семью на первых порах. И родители, и дети следовали общей установке: основательно и досконально изучить шведский язык. Впоследствии это обеспечило их творческое и деловое процветание. Глава семьи Натан прочно определился с работой. Продолжая давать уроки музыки, яркая, красивая Наташа успешно пробовала себя в области журналистики и перевода. С дочерью Женей они перевели со шведского на русский три пьесы для драматического театра. Все три были поставлены в Москве и Петербурге.

Наташа Казимировская приглашала меня в Стокгольм дважды. Устраивала встречи на телевидении и в Польском доме. Водила по Стокгольму, по Старому городу, в театры, в дома друзей. Возила в старинные усадьбы, в рыбацкий посёлок. Визит к отцу Наташи, режиссёру, заслуженному деятелю искусств и замечательному рассказчику Семёну Савельевичу Казимировскому, помолодевшему здесь на добрые два десятка лет, оставил сильнейшее впечатление. Они с женой жили в светлой двухкомнатной, с балконом квартире «социального» дома для пенсионеров. На первом этаже дома размещались продуктовый и промтоварный магазины, аптека, почта и телеграф, прачечная, парикмахерская, кафе, пошивочная мастерская и т. д. На последнем этаже имелись два зала для торжеств, обеспеченные двумя буфетными с полным набором посуды, чтобы ничего не надо было приносить из квартир. Продуманная шведская система социальной защиты пожилых людей превосходила все мыслимые представления о государственной опеке.

Второй мой приезд в Швецию совпал с экзаменом старшей и младшей групп детей, которых Наташа обучала игре на рояле. Он проходил в концертном зале при стокгольмской кирхе. Нарядно одетые дети, реверансы при выходе на сцену, цветы и счастливые улыбки родителей превратили этот экзамен в триумф. Лучших учеников магистратура города наградила бесплатными путёвками на отдых. Наташа купила путёвку и для меня. Несколько дней, проведённых за городом вместе с детьми, дали мне возможность почувствовать, что нормальная жизнь этой страны имеет непередаваемый вкус блага.

Как-то раз мы сидели группой на тёплой земле, у опушки леса.

– Линея спрашивает: хотите ли вы, чтобы она воспроизвела звук, которым шведские пастухи созывали в давние времена коров и овец? Её научил этому дедушка. Она хочет доставить вам удовольствие, – обратилась ко мне Наташа.

Двенадцатилетняя девочка поднялась на пригорок, откинула назад голову и издала замысловатый гортанный звук на каких-то «дельфиньих» частотах. Как при всём доселе неведомом, по коже пробежала дрожь. Древний пастуший