Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

еще кому-то говорил про Оссерка?

– Нет, только мне.

– А что насчет лошадиных следов?

– Я обратил на них внимание, поскольку недавно слышал, что сын Урусандера выехал из крепости, но вряд ли кто-то еще их заметил. Я много ездил туда-сюда и в конце концов затер следы вокруг тела. Ну, в смысле, затоптал их.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – раздраженно ответила Серап. – Повелителю Урусандеру еще ничего не сообщили?

– Пока нет, лейтенант. Я как раз собирался туда ехать, когда появились вы.

– Ты мог бы снять подозрения с Гуррена, попросив его обхватить левой рукой шею мертвеца – посмотреть, совпадает ли отпечаток.

– Да, лейтенант, мог бы, хотя тело и начало уже слегка распухать.

– Но если ты так сделаешь и Гуррен окажется вне подозрений, у тебя не останется выбора…

– Абсолютно верно, лейтенант, и, кстати, уже пошли слухи. Если мы предъявим обвинение Гуррену, то все станет только хуже, если вы понимаете, о чем я. Хуже для повелителя Урусандера. Хуже для легиона.

– А я смотрю, ты все как следует продумал, Йельд.

Сержант пожал плечами:

– Что случилось, то случилось, лейтенант, и тут уже ничего не поделаешь. Но мы можем сделать так, чтобы вся эта история покрылась ржавчиной.

Серап вскочила в седло:

– Я доложу обо всем повелителю Урусандеру.

– О чем именно?

– Обо всем, что ему следует услышать. Произошло убийство. Нет ни свидетелей, ни подозреваемых. Таковы факты. Ну а все остальное – лишь беспочвенные рассуждения, праздные домыслы. Смерть подмастерья каменщика станет тяжким ударом для его семьи, как наверняка и для самого каменщика, но мы знаем, что наш командир сделает все необходимое, чтобы смягчить потерю.

– Хорошо, лейтенант, – кивнул сержант. – Да, и добро пожаловать!

Серап с подозрением покосилась на него, но он, похоже, говорил вполне искренне. Женщина оставила в стороне телегу и проехала через толпу. Особо мрачного настроения среди местных она не заметила – уже хорошо. Но Йельду и его команде не позавидуешь.

Оказавшись напротив каменного дома Гуррена, лейтенант посмотрела на закрытые ставнями окна и поднимавшиеся из трубы легкие завитки дыма. Спешившись, Серап оставила лошадь на дороге и направилась к крыльцу. Поднявшись по ступенькам, она постучалась в дверь из чернодрева.

Ответа не последовало.

Немного подождав, Серап обогнула дом, зайдя со стороны заднего двора. Толкнув калитку, она увидела Гуррена, который склонился над кузнечным горном, помешивая угли.

Серап подошла сбоку, чтобы он мог ее увидеть. Бросив на незваную гостью быстрый взгляд, он вернулся к работе.

– Приветствую, старик-кузнец, – сказала Серап. – Мы раньше не встречались, но я знаю о тебе и, естественно, о твоей жене. Прими мои искренние соболезнования.

Он не ответил.

– Гуррен, а где твоя дочь Ренарр? – поинтересовалась лейтенант.

– В доме.

– Она не подошла к двери, когда я постучалась.

– Это меня не удивляет.

– Почему?

Гуррен повернулся к Серап. Он оказался не столь старым, как можно было бы предположить, но сгорбленным, и хотя мышцы, натренированные многими годами работы молотом, все еще были отчетливо видны, кожа вокруг них обвисла, будто кузнец долго болел. Водянистые серые глаза напоминали осколки стекла.

– Позапрошлой ночью Ренарр едва добралась до порога, поскольку ее избили до полусмерти, – сказал он, сплевывая желтую слюну. – Пришлось позвать ведьму Хейл. Та осмотрела мою дочь и объявила, что у нее сломаны челюсть и скула, а ее левый глаз никогда уже не будет хорошо видеть снова.

– Кто-то убил негодяя, который это с ней сделал, Гуррен.

– Знаю. Хейл сумела выведать у девочки, что произошло.

– И что она сказала?

Лицо Гуррена оставалось до невозможности бесстрастным, лишенным какого бы то ни было выражения.

– Судя по тому, что удалось понять Хейл, мою дочь лишил невинности сынок Урусандера, хотя он и обошелся с ней нежно. Ну а Миллик кое-что видел и обо всем догадался, после чего отыгрался на Ренарр сполна. А теперь Миллик мертв, его задушили прошлой ночью в Северном переулке, а Оссерк исчез.

– Верно, – подтвердила Серап, не видя нужды что-либо скрывать. – Ходят слухи, будто убийцей мог быть ты.

Гуррен кивнул:

– Так я сам же их и распространяю, лейтенант.

– Чтобы замести следы?

Он пристально посмотрел на нее:

– Я давно ненавидел вашего повелителя и ваш легион: ведь из-за них моя жена погибла, а Ренарр осталась без матери.

Серап вздохнула:

– О том, как горевал Урусандер по поводу смерти твоей супруги, писали поэты.

– Шли бы эти поэты куда подальше.

– Гм…

– Я скоро умру, – сказал Гуррен. – Ведьма Хейл говорит, что лечить меня уже слишком поздно. Я с самого начала сомневался насчет Миллика, но уж больно он приглянулся Ренарр, а поскольку дни мои сочтены и все такое…

– Мне жаль, что так вышло.

– Было бы гораздо хуже, – бросил он, – если бы моей девочке всю жизнь пришлось терпеть побои и прочие издевательства. Так что я в долгу перед Оссерком – да что там, я готов встать перед ним на колени и поцеловать руку убийцы.

Серап ошеломленно уставилась на старика.

Гуррен снова повернулся к кузнечному горну.

– Так и передайте своему повелителю, лейтенант. Между нами теперь мир.

– Передам, – прошептала она.

– Но я хочу, чтобы о моей дочери должным образом позаботились.

Серап кивнула:

– Клянусь.

Он резко взглянул на нее:

– Клятвой легиона?

– Клятвой легиона, Гуррен.

Кузнец внезапно улыбнулся, будто разом помолодев на многие годы, хотя во взгляде его по-прежнему чувствовалась боль.

– Скоро я увижу свою жену. Переносить ожидание намного легче, когда знаешь, что оно скоро закончится. А теперь идите, лейтенант. Мне нужно переплавить несколько цепей для торговца гвоздями, а огонь еще даже толком не разгорелся.

– Рада видеть вас снова, командир.

Вата Урусандер на несколько мгновений задержал взгляд на Серап, прежде чем предложить ей сесть. Они находились в помещении, которое Хунн Раал называл Сокровищницей. Вдоль всех стен тянулись доходившие до потолка полки, прогибавшиеся под тяжестью свитков, старинных книг в переплетах, рукописей и глиняных табличек. Главное место в зале занимал единственный здесь рабочий стол. К нему были придвинуты два стула, а по обе стороны от низкой двери стояли, подобно часовым, два мягких кресла, в которых теперь и устроились Серап с Урусандером.

Женщина чувствовала себя неловко, поскольку ей пришлось сесть боком, чтобы оказаться к Урусандеру лицом. Как она и ожидала, командира это, похоже, нисколько не беспокоило. В нем чувствовалась некая рассеянность, которую Серап замечала каждый раз, бывая у него в последние два года, и ей казалось, будто старый вояка постепенно все больше уходит в себя. Мысль об этом причиняла ей боль.

– Как дела у Севегг