Приятный кошмар - Трейси Вульф

она ничем, даже движением глаз не выдает того, что знает – они здесь не одни. Но я также вижу ярость в ее глазах – и страх.

Но что-то здесь н так. С Каролиной что-то не так. Я ставлю «видео» на паузу и всматриваюсь, всматриваюсь в него. И наконец вижу его – странное свечение, следующее за каждой мерцающей сущностью. Моя мать видела не Каролину. Она видела мерцающую сущность из будущего, в котором она могла увидеть Каролину.

И тут мне все становится ясно.

Это было тем вечером, когда Джуд поцеловал меня в девятом классе. Тем вечером, когда он так боялся, что на волю вырвется кошмар. Но не было никакого кошмара – и никакой ошибки.

По крайней мере, не с его стороны.

Мы поцеловались, и на несколько мгновений время дало трещину. Я увидела свою родную мать. А Камилла увидела то, чего она вообще не должна была увидеть, то, что могло бы так никогда и не произойти. И Каролина заплатила за это самую дорогую цену.

Все хотят контролировать ситуацию – контролировать себя самих, свои жизни, иметь какой-то контроль относительно школы, в которой они учатся и мира, в котором они живут. Но грань между контролем и хаосом тонка, и ты не всегда можешь знать наверняка, где окажешься в конечном итоге.

К моим глазам подступают слезы – слезы горя, ярости, душевной муки. Я подавляю их, по крайней мере пока, потому что передо мной уже разворачиваются другие сцены.

Потому что все происходит в обратном порядке. Я прокручиваю прошлое назад и дохожу до того момента, когда это кальмарообразное чудовище куда-то увозят. Предварительно завернув его в некое подобие смирительной рубашки.

Затем я прокручиваю эту сцену еще раз, чтобы убедиться, что я действительно вижу то, о чем думаю.

Просмотрев все это дважды, я осознаю несколько вещей. Во-первых, что существо, за историей которого я наблюдаю, это не та тварь, которая находится передо мной. Я вижу прошлое ее глазами. А значит, моя мать создала не одно такое кальмарообразное чудовище, а больше. Это во‑вторых. Я была очень наивна – как и Джуд. И в‑третьих – моя мать лгала. И о многом – об очень многом.

Потому что она никогда не переносила этих чудовищ в гобелен. Нет, с тех самых пор, когда Джуд был маленьким мальчиком, она обманом заставляла его давать ей возможность создавать из собираемых им кошмаров этих чудовищ, чтобы затем продавать их самой опасной организации сверхъестественных существ в стране, а может быть, и во всем мире.

Когда все это доходит до меня, к моему горлу подступает тошнота, и мне приходится сделать над собой неимоверное усилие, чтобы меня не вывернуло наизнанку прямо здесь и сейчас.

Подавив рвотные позывы, я сосредоточиваюсь на текущей проблеме. А она состоит в том, что нас окружает чертова уйма чудовищ и что мы понятия не имеем, как перенести их в гобелен. Мы не знаем даже, возможно ли их вообще перенести в этот гобелен. Теперь я понимаю, что это могло быть просто еще одной ложью, которую моя мать скармливала Джуду.

Не зная, что еще предпринять, я прокручиваю прошлое этого чудовище все дальше и дальше, но так и не нахожу никаких подсказок.

– Ты смогла что-нибудь обнаружить? – спрашивает Джуд, и до меня впервые доходит, что он понимает, чем я занимаюсь.

– Нет, – отвечаю я, потому что сейчас не время объяснять, что я только что видела. – Но я не думаю, что чудовища могут войти в этот гобелен в своем нынешнем виде, в виде полностью сформировавших существ.

– Что ты имеешь в виду? – Он растерянно смотрит на меня. – Ведь так было всегда.

– Нет, это просто то, что тебе всегда говорили.

Он начинает задавать вопросы, но как только его концентрация ослабевает, чудовище, стоящее прямо перед ним, начинает рвать свои путы.

– Так что же нам теперь делать? – спрашивает он, снова сосредоточив внимание на чудовищах, которых он сковал.

– Думаю, мы должны сделать с ними то же самое, что ты сделал с гобеленом, – говорю я ему потому, что каких-либо других идей, лучше, чем эта, у меня нет. – Думаю, нам надо распустить этих чудовищ, один кошмар за другим.

От моих слов плечи Джуда немного никнут, и мне кажется, что это потому, что он понимает, что что-то здесь не так, ужасно не так. Что, даже если мы сумеем уничтожить этих чудовищ, за всем этим кроется нечто куда большее, чем то, что произошло сегодня.

Я успокаивающе кладу ладонь на его спину, хотя, по правде говоря, я не знаю, кого я пытаюсь успокоить – его или себя саму.

Джуд кивает и говорит:

– Хорошо. Давай попробуем.

Я смотрю в зал и вижу, что Саймон сидит рядом с Эмбер. Я рада видеть, что кто-то заботится о ней. Но все остальные выходят вперед, чтобы присоединиться к нам. Когда все они оказываются рядом, я спрашиваю Джуда:

– Ты готов?

Судя по выражению его лица, он не готов, не готов вообще. Но затем он смотрит на меня с этой своей чуть заметной улыбкой, и понимаю, что с ним все будет в порядке.

Он начинает с кальмарообразного чудовища, немного ослабив путы из кошмаров, обвитые вокруг него, но продолжая держать их наготове. Но когда он пытается распустить чудовище, как он это сделал с гобеленом, из этого ничего не выходит.

Он пытается второй раз, третий, но все так же тщетно.

– Мы могли бы попробовать пырять их ножами, – предлагает Иззи и пожимает плечами. – С криклерами это сработало.

– Думаю, у меня есть идея получше, – говорит Джуд. – Но, возможно, вы захотите встать за моей спиной.

Никого из нас не надо просить дважды, только не после того, что мы пережили за последние сорок восемь часов.

Мы также принимаем меры, чтобы защитить Саймона и Эмбер, и, когда мы оказываемся в безопасности за спиной Джуда, он закрывает глаза. Делает глубокий вдох. И резко вытягивает руки вперед.

И тут же каждый кошмар в зале распускается – включая те, что обернуты вокруг чудовищ. Как только они оказываются свободны, они в ярости бросаются бежать прямо на нас, и их глаза полны жажды крови.

– Это и был твой гениальный план? – скептически спрашивает Луис. – Потому что должен признаться, что в прежнем виде они нравились мне больше.

Джуд не обращает на него внимания и продолжает притягивать все кошмары к себе, стиснув кулаки. Но чудовища приближаются, продолжая мчаться к нам, как будто от этого зависит само