Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции - Владимир Борисович Пастухов

Не надо быть большим специалистом по выстраиванию социальных моделей, чтобы понять, что самодержавие – это исторический тупик. В некотором смысле развитие России осуществляется по принципу пирамиды: на каждом новом этапе успех достигается не за счет приумножения ресурсов, а за счет их заимствования у будущих поколений.

Иван Грозный внутренне объединил страну, навсегда сломав хребет русским элитам. Петр Первый бросил ее в Новое время, взвалив на плечи всего народа непосильную ношу. Ленин и Сталин сделали Россию индустриальной сверхдержавой ценой уничтожения русского крестьянства и окончательного закрепощения всех остальных классов общества. Советский Союз был уже последней станцией на этом пути, больше заимствовать было нечего и не у кого, пирамида исчерпала себя и обанкротилась.

Путин управляет Россией как председатель ликвидационной комиссии: его цель – спасти и пристроить получше оставшиеся ликвидные активы. Он имитирует движение вперед, сжигая в топке декоративного локомотива истории доставшееся ему советское наследие, которого пока хватает, чтобы пускать окружающим пыль в глаза.

Каждая следующая версия русского самодержавия обречена быть пародией на путинский режим, только еще более жалкой и гротескной, потому что объем ресурсов, которые могут быть израсходованы на имитацию движения, будет становиться все меньше и меньше. В конце концов в какой-то точке станет не хватать средств уже и на имитацию, и в этот момент центробежные силы возьмут верх над центростремительными, и посткоммунистическую псевдоимперию разорвет на части, и каждая станет легкой добычей более успешных соседних цивилизаций. Предотвратить этот сценарий можно, только выведя локомотив русской истории из самодержавного тупика.

То, что самодержавие – тупик, понятно было уже декабристам в начале XIX века, не говоря уже о всех их политических наследниках. Однако все попытки увести Россию из этого тупика неизменно заканчивались крахом.

Большевики снесли царскую империю «до основания» только затем, чтобы выстроить на ее месте еще более уродливую и еще более самодержавную советскую империю. Через тридцать лет после крушения советской империи посткоммунистический самодержец по лоскутам собрал ее остатки, чтобы создать постмодернистскую копию СССР.

Когда речь заходит об этих провалах, обычное их объяснение сводится к анекдотической формуле, что, мол, «земля здесь проклятая», и единственный вывод: пытаться пробить эту стенку головой снова и снова, пока рано или поздно она не обрушится. Но, может быть, сам метод был не совсем корректный? Не стоит ли попробовать зайти с другой стороны и попытаться решить проблему как-то иначе, не так, как ее решали последние двести лет со времен декабристского восстания?

Ведь действительно все это время вопрос о самодержавии в России пытались разрешить довольно однообразно, а именно – используя западноевропейский политический и идеологический опыт (либо либеральный, либо марксистский). Но только он в России пробуксовывает.

Идеи политического плюрализма, разделения властей, правового государства и подобные им хорошо работают в подготовленной для этого культурной среде. Но в России такой среды нет; напротив, во многих случаях российская ментальность отторгает выросшие в лоне западноевропейской культуры институты, такие, например, как частная собственность или равенство перед законом. Особенно неудачными следует признать попытки внедрить в России западноевропейскую модель разделения властей. Не то чтобы она была неправильной, но просто в России она не срабатывает, что бы ни было написано в русской Конституции, просто ей здесь не за что зацепиться, чтобы прижиться.

Россия в культурно-политическом смысле не чистая доска, на которой можно написать какой угодно красивый текст и он станет законом. На этой доске уже написано много букв, и все новое придется вписывать между существующих строк. В том числе есть и освященная многовековой традицией привычка видеть в верховном правителе жреца, символ государственности и единственный источник легитимности власти. Все слова о нации как носителе суверенитета отскакивают от русских реалий, как горох от стены. В России существует особый тип нации – нация одного лица.

Обладая мощной, почти сверхъестественной сакральной легитимностью, правители России, получив в свои руки реальную власть (в первую очередь контроль над силовой бюрократией), тут же ломали любые навязанные им правила игры, будь то аристократические «кондиции» для Анны Иоанновны или демократическая Конституция для Путина. Можно расписать любое разделение властей на бумаге, но сумма двух слагаемых – «сакральности» и «винтовки» – всегда будет равна в итоге «самодержавию». А Конституцию, если будет мешать, рано или поздно перепишут.

Я не являюсь большим поклонником творчества Солженицына как в политическом, так и в литературном отношении, но высказанное им в середине 1990-х скептическое мнение о политических реформах в России: мол, нельзя свою болезнь лечить чужим здоровьем – считаю очень точным и прозорливым. Система разделения властей в ее классическом виде как разделение на исполнительную, законодательную и судебную власти была реализована в Западной Европе, когда процесс десакрализации власти и формирование современной бюрократии уже шли полным ходом. Таким образом, мало что мешало холодному рассудку препарировать власть в политическом анатомическом театре. Это и предопределило успех западноевропейского конституционализма.

Напротив, в России сакральность восприятия верховной власти обществом была и остается предустановленным софтом, а современную бюрократию по-прежнему России еще только предстоит создать. Однако все западные политические технологии контроля бюрократии – в том числе и в первую очередь такая, как разделение властей, – встречают в России мощнейший иммунный ответ и через непродолжительное время превращаются в бесполезные и безобидные для самодержавия декорации. Чтобы преодолеть барьер, надо обмануть политический иммунитет русской власти. Как это ни парадоксально, то, что нам больше всего мешает (сакральность российской власти), может нам помочь.

Надо идти не от абстрактных представлений об устройстве власти, а от русской конкретики. Если стержнем «русской системы» является фигура верховного правителя, имеющая в глазах населения сакрально-символический характер, то расщеплять надо не власть вообще, а именно этот ее твердый кристалл. Только это в России может иметь практическое значение, все остальное – мимо кассы. При этом речь идет не об уничтожении «священного кристалла», а именно об аккуратном расщеплении, при котором некоторое время продолжат параллельно сосуществовать два или более имеющих сакральное значение в глазах общества центра власти. Почему это важно?

Если самодержавный центр просто уничтожить, то в условиях России, где все иные институты власти крайне слабы, это с большой вероятностью приведет к смуте и последующему насильственному захвату власти. При этом основные культурные парадигмы русского общества останутся прежними – оно будет искать мистический символ своего единства в лице нового верховного правителя. Он не заставит себя ждать и явится на волне послереволюционного насилия, потому что, имея такую фору, как сакральное отношение общества к власти, новый вождь самой логикой исторического и политического процесса будет приведен к необходимости сосредоточить всю возможную власть в своих руках. Система стабилизируется в привычных ей параметрах. И все начнется с начала, но в худших условиях.

Необходимо найти промежуточное, технологическое конституционное решение проблемы русского самодержавия. Возможно, оно будет совсем не идеальным и ограниченным по времени, но при этом позволит расшить ситуацию и вырваться из тисков «русской системы». С этой целью, прежде чем окончательно раз и навсегда убрать самодержавие с политической карты России, необходимо провести конституционную вакцинацию общества – привить ему «сакральную мультицентричность».

Для начала надо добиться того, чтобы сакральных центров власти в России стало как минимум два. В практическом плане в сегодняшних условиях это означает, что нам необходимо политически развести президента и премьер-министра как два равноценных и уравновешивающих друг друга центра силы. Сделать это можно, весьма своеобразно