Ночной карнавал - Елена Благова

Барон обернул к Мадлен лицо, полное ярости. Поднялся с полу. Отряхнул локти, колени.

— И все же я научу вас стрелять. Должен же кто-нибудь когда-нибудь научить вас стрелять.

— Подонок! Лучше выстрели в меня!

Она зажмурилась. Она представила себе, каково это — когда пули попадают в нее: одна в грудь, другая в спину. А если пуля попадет сразу в голову, то боли не будет?.. Глупое утешение. Миг перед небытием ты все равно осознаешь происходящее. И настоящее станет для тебя немыслимым прошедшим именно в тот миг острейшей последней боли, с которой не сравнится по ужасу и бесповоротности ничто на свете.

— А вот это всегда успеется, — злобно скривился барон. — Это уж вы мне не указывайте, что и как я должен делать. Для начала сегодня мы с вами поедем на полигон. Уже рассвело. — Он покосился в окно. Белесый туман умирающей зимы окутывал Пари, его крыши, его мостовые, его спящие карусели, его барки вдоль берегов, на пристанях Зеленоглазой, лениво покачивающиеся на маслено-болотных волнах. — Нам с вами ссориться нельзя, Мадлен. Вы же умная девочка. Вы всегда были умной девочкой. Вы же не хотите болеть… страдать. Вы созданы для радости. Для радостей любви. — Он осклабился. — Дайте руки!

Она протянула руки. Он отстегнул наручники и швырнул их в угол, на осколки разбитой вазы, со звоном.

— Ну, обнимите же меня этими прелестными ручками. Не хотите?.. Как хотите. Воля ваша. Вы не желаете меня?.. Даже обуреваемая невыносимым желанием?.. Героиня. Сведенные к переносице брови вам идут. Вы похожи на древнюю воительницу. Но не хмурьтесь часто, а то появятся морщины. Прекраснейшей кокотке Пари они ни к чему.

Он щелкнул пальцами.

— Охранник, освободите руки графа! Он сейчас не сделает ничего дурного. Кризис миновал. Они оба свыклись уже со своим положением.

— С каким?..

— Мадлен, я всегда ценил ваше любопытство и страсть к уточнениям. С положеньем моих рабов, разумеется. Вы думали, рабство закончилось в незапамятной древности?.. Ха, ха!.. Как заблуждаются люди. Они глупы. Но вы-то умны… не умом, правда, чем-то иным. Вы чувствуете гораздо больше, чем умеете изъяснить языком. Вы понимаете, что человечеству нельзя без рабов. Тот, у кого больше власти, связей, денег, смелости, злости, жестокости, ума, тот и хозяин. Кто послабее — тот раб. Все просто. Итак, до отправления скорого поезда с вокзала Сен-Сезар еще неделя. И я с сегодняшнего утра ваш учитель. Куто, езжайте отдыхать. Охранник вас проводит. У него машина. А мы с Мадлен едем упражняться. И, разлюбезный Шри Гхош…

Мадлен, погляди на мага.

Вон он. В углу. Так и просидел там. Со сложенными в неслышном обряде ладонями. Рубин в чалме играет. Глаза горят. Борода струится козьим руном.

Что молчишь?!

Где твое спасение?!

Волхв выпрямился. Охватил взором комнату. Лежащих, сидящих, стоящих в ней людей. Мадлен жадно смотрела на него.

— Спасибо вам, Шри Гхош! Девушка чувствует себя так, как я того и желал. Как и заказано было. Вы высвободили ее подсознание. Вы нажали на нужный рычаг. Теперь она целиком моя. Вы можете идти, вы вознаграждены.

Маг поклонился, не сводя глаз с Мадлен.

«Сделай же что-нибудь. Каспар, что-нибудь сделай».

«Гляди мне прямо в глаза. Я освобожу тебя от заклятья. Я верну тебе свободу.»

«Гляжу! Ох и гляжу же!»

«Слушай меня, Мадлен. Ты свободна. Ты женщина. Тебе принадлежит твоя душа. Тебе, а не желанию твоему. Тебе принадлежит желание твое. Ты его вызываешь, ты его прогоняешь. Тебе принадлежит любовь твоя. Ты любишь. Ты любишь. Это главное. Желание без любви — пропасть. Ты не упадешь в нее. Ты не упадешь в пропасть никогда. Ты знаешь Путь. Ты идешь по Пути.»

«Куда я иду?!»

«Ты идешь по Третьему Пути. Это Третий Путь. У тебя на животе горит Третий Глаз. И есть Третий Путь. И ноги твои идут по нему. Ты не сознаешь этого. Ты спасена. Это Путь любви, где соединен яркий Дух и могучая Плоть. У людей не хватает сил на Дух, если они заняты торжеством Плоти; и не хватает смелости на Плоть, если они живут в Духе. Ты избрала участь свою. Иди.»

«Неутоленность… ярость вожделения… ужас невозможности соития, что грезится всегда… они покинут меня?!»

«Я наслал их на тебя не по приказу этого человека с сигарой. Человек с сигарой, богатый и знатный, — всего лишь орудие в руках Всемогущего. Он был послан тебе в то время и в тот час, который пробил. Я показал тебе муку неутоленности лишь для того, чтобы ты поняла всю глубину любви и заглянула в пропасть. Под твоими ступнями — канат. Ты идешь. Ты глядишь в пропасть. И ты в нее никогда не упадешь».

«Я дышу! Я дышу свободно! Я радуюсь! Я счастлива! Я люблю…»

«Ты любишь жизнь».

«Я люблю жизнь! Я люблю жизнь!»

«Ты любишь жизнь всегда и везде».

«Во мраке, в темнице, под пыткой, на дыбе, в застенке, в уличной грязи, под градом пощечин, у позорного столба, на кресте, на костре, на земле, в небе, подмятая под ненавистного, в объятьях возлюбленного, перед лицом и всевидящим оком Бога, перед безносым ликом Смерти, у края собственной могилы — я люблю жизнь! Я люблю жизнь! Я люблю!»

«Да, ты любишь, Мадлен. И это не я освободил тебя. Ты освободилась сама. Ты вырвалась на волю, как птица. Вот так ты полетишь.»

«Я полечу на родину, волхв?!..»

«А как же. Полетишь. Птицы всегда возвращаются с чужбины на родную землю. И ты тоже вернешься. Потерпи. Поезжай в Перигор на Праздник Вина. Делай все, что сказал человек с сигарой. Когда будет надо, Бог сам придет к тебе и спасет тебя. Так же, как спас сейчас. Я только радуюсь вместе с тобой Его появлению. А моей руки тут нет. Ты все сама сделала. Все сама.»

Сколько мгновений длился разговор глаз? Два, три?

Она не знала. Не считала. Отвела глаза от глаз мага. Вздохнула глубоко, прерывисто, как ребенок после плача.

— Едемте, барон, на ваш идиотский полигон. Я действительно хочу научиться стрелять.

Черкасофф воззрился на нее в легком изумлении. Улыбнулся. Повел взглядом в сторону ссутулившегося в новой молитве мага.

— Хм, наш восточный гость превзошел себя. Клянусь, ее послушание — это его штучки. Вот вам еще кошелек, держите. — Он бросил магу еще один туго набитый мешочек. — Здесь не тридцать сребреников, а гораздо больше, ха-ха. Ну да вы все равно не умеете считать эропские деньги. Однако проживете вы на них безбедно год… два… три… в чудеснейших отелях мира. Вам ведь хотелось увидеть мир, маг?..

— Я его уже увидел, — сказал волхв. — И Вифлеемскую звезду. И метель в полях. И крест на завьюженном холме.

— О, как непонятно вы говорите, — поморщился Черкасофф, всовывая руки в макинтош. — Звезды, метели… Ну, восточные люди так и должны, впрочем. Это их прерогатива. Одевайтесь, Мадлен. Сорвите эти рваные тряпки. Граф хотел вас бездарно сжечь и испортил вам платье… мое платье, я заказал его для вас у мадам Анриэтт!.. Ну, Куто, вы и дурак. Неужели вы не поняли, что отныне мы будем вместе владеть этой жемчужиной. Мы ее никому не отдадим.