Это было давно: Дневники. Воспоминания. Путешествия - Алла Сергеевна Демидова

Васильевной отправились вниз купаться; Люся и несколько наших дам легли в тени, чтобы немного подремать, а мы с Татьяной полезли еще дальше наверх, облазили все уголки развалин и даже забрались в темный, сырой подвал, где пахло плесенью и почему-то старым вином. Потом мы с ней с самой верхней точки видели, как внизу на траве в одиночку и группами лежат наши экскурсанты. Между ними видим далеко внизу Владимира Михайловича, размахивающего руками и что-то, видимо, рассказывающего интересное. Рядом с ним стоит Эфрос и внимательно его слушает. Видим Сережу с Александрой Васильевной, которые бредут вдоль разрушенной стены и о чем-то тихо разговаривают.

Наконец, пора двигаться в обратный путь. Мы с Татьяной спускаемся, идем рощей в тени больших деревьев. Страшно жарко и очень хочется пить. По дороге забираем Люсю и спускаемся уже вместе к небольшому кафе-павильону с маленькими столиками и странными каменными скамьями. За заказанным нами лимонадом служащая девушка-официантка спускается в подвал, какой мы видели с Татьяной наверху. Постепенно в кафе стекаются все наши экскурсанты. Подходят и садятся за наш столик Сережа с Александрой Васильевной. Все наперебой делятся своими впечатлениями. Одна только наша Люся молчит и печально смотрит на Сережу.

Вот снова пристань, пароход. И, наконец, мы у себя в отеле. Наверное, от жары у меня страшно разболелась голова.

Из экскурсий, так сказать официальных, мне запомнилась наша поездка в Тосканское ущелье. С утра, несмотря на портящуюся погоду, мы опять сели на пароход. Дул сильный, довольно холодный ветер, пароход качало. Я сидела на лавочке у борта, следя за волнами, а Александра Васильевна стояла рядом со мной; и я вдруг сообразила, что порывы ветра заставляют меня все сильнее прижимать ее к себе. Я засмеялась. «Знаете, мне, очевидно, инстинктивно кажется, что ветер сейчас унесет вас из моих рук, такое ощущение; оттого я и держу вас так крепко – боюсь потерять». Она улыбнулась мне в ответ.

Тосканское ущелье – одно из самых красивых мест на берегу озера Гарда. Оно мне чем-то напомнило мой дорогой Кавказ. Но… какая разница! На Кавказе все первобытно дико, но и первобытно величественно. По дну ущелий с бегущими горными речушками там приходится пробираться без дорог и вброд. Иногда попадаются еле заметные тропинки, проложенные черкесскими табунщиками. Взобравшись на гору по таким тропинкам, там не видишь вокруг и внизу никаких признаков «цивилизации». Разве только где-то на склоне заметишь табун, охраняемый несколькими всадниками. А здесь, в Тосканском ущелье, мы идем по прекрасной дороге, окаймленной со стороны ручья каменной оградой. То и дело попадаются небольшие фабрики (кажется, бумажные), утилизирующие шумный ручей: колесо фабрики вертит вода и отработанная же вода небольшими водопадами опять попадает в этот шумный ручей.

Помню там одно особенно красивое место. Скалы сдвинулись настолько, что между ними было едва 2-3 сажени, а в одном месте, думаю не больше полутора саженей. Между тем небо становилось все более темным, начал накрапывать дождь. Нам попалось небольшое кафе, расположенное у самого ручья и прижавшееся к скале. В этой остерии мы постепенно собрались все вместе и, несмотря на уже проливной дождь, чувствовали себя превосходно. Настроение повысило неизбежное в таких случаях vino. Пели хором, провозглашали бесконечные тосты. Дело дошло даже до импровизаций в стихотворной форме. Сережа вспомнил и прочитал очень хорошо Лермонтова. Было весело. А через 3 дня, когда мы были уже в Венеции, мы получили от Цебрикова телеграмму, в которой говорилось, что наш приют в Тосканском ущелье на другой день после нас накрыла горная лавина, и погибли люди.

Мы добрались до пристани, где предстояло ждать парохода еще два часа. Чтобы не заболеть от мокрой одежды, которая буквально прилипала к коже, Эфрос договорился в одном доме, чтобы хотя бы женщин пустили посушиться к горящему камину. Как выяснилось потом, мужчины тоже куда-то пристроились сушиться. Народу было много, и одежду на всех хоть выжимай, то, конечно, мы отправились в путь по озеру мокрыми. Но, несмотря на качку и ветер, никто из нас не заболел.

Тосколано, долина в Майно, общий вид. Озеро Гарда. Фото начала ХХ века

Я любила сидеть на нашей веранде и смотреть на озеро. Недаром древняя мудрость гласит, что надо утром смотреть на горы, а вечером на воды. Горы дают энергию, а изменяющаяся вода успокаивает. И еще я люблю грозу. Не боюсь, как многие женщины (Люся, например), молнии и грома; моя душа радостно раскрывается навстречу бурной стихии. И, к счастью, Александра Васильевна разделяла мои чувства. Она так же, как и я, сидела на балконе во время грозы всегда радостно возбужденная. Ее оживление, смех, умные замечания всегда мне были по душе. Однажды, когда в темную-темную ночь вспыхивали особенно яркие молнии, она предложила снять нас при их свете. У меня сохранились негативы этих снимков: на одном вышла яркая молния, а на другом – расплывчатая группа с еле заметными фигурами людей. Но я все равно люблю этот снимок – он мне напоминает наши ночные бдения. Особенно я любила оставаться наедине с Александрой Васильевной на нашем балконе или внизу, на маленькой угловой террасе, скрытой от всех какими-то южными кустарниками. И мы говорили, говорили и не могли наговориться. Иногда с нами была и Татьяна, но чаще мы оставались там вдвоем и заканчивали нашу беседу уже поздней ночью на диване, стоящем в конце коридора, около выходящей на балкон двери. А затем тихо пробирались в наши уже уснувшие комнаты, стараясь никого не разбудить, так как у меня М.П., а у нее М.С. особенно были недовольны нашими ночными бдениями и недружественно их комментировали.

Как-то наша Дуня сказала: «Как приятно встретить случайно родственную тебе душу!» Для меня родственной душой в этой поездке оказалась Александра Васильевна. И она охотно делилась со мной своими переживаниями. Всегда в ее рассказах чувствовалось нервное напряжение и поражало соединение мучительно обнаженной совести с ясным, холодным умом. Каждый возникающий вопрос захватывал ее всю, заставляя буквально гореть и тревожно искать ответа. И она заражала меня этим своим горением. С какой тревогой, с какой болью она рассказывала о своих «ребятах», мальчиках-учениках, которым приходится сталкиваться с сухой формальностью жизни. Как она хотела им помочь. В ее словах явно чувствовался талант большого педагога. И рядом с этим неверие в свои силы, глубокое к себе недоверие. Она все время повторяла: «Вы во мне ошибаетесь – я не сильная». И с недоверием относилась к чувствам других, которые она же вызывала. Я пыталась