Как я нечаянно написала книгу - Аннет Хёйзинг
Шрифт:
Интервал:
– И сейчас кто-то находится в печи? – спрашиваю я. Ведь некоторые красные лампочки горят.
– Да, дедушка Дорман.
– С гробом и всем прочим? – Дурацкий вопрос. Конечно, с гробом и прочим.
– Да, вдобавок с любимой кепкой и игрушками внучат.
Я тоже сунула в мамин гроб мягкую игрушку?
Неожиданно на меня нападает дрожь.
– Мне пора домой. – Я достаю из кармана ключи от велика, но руки так трясутся, что я роняю ключи на пол.
Мартин Фелдкамп поднимает их.
– Вообще-то девочкам здесь не место, – говорит он.
Мы идем наверх.
– Спасибо за экскурсию. – Я пожимаю ему руку и уже поворачиваюсь, чтобы поспешить на улицу.
– Погоди, – говорит он, – ты не сняла фартук. Ну, если как-нибудь зарулишь к нам еще раз, можешь подавать здесь кофе. У нас тут всегда дело найдется.
– Я запомню.
Я возвращаю ему фартук и иду к выходу. С трудом сдерживаюсь, чтобы не побежать.
– Как тебя зовут? – кричит он мне вдогонку.
– Катинка Каптейн.
– Удачи в поисках, Катинка.
Мне немного стыдно за поспешный уход, поэтому я опять кричу:
– Большое спасибо!
– Я все написала в настоящем времени, – сказала я Лидвин, когда она стала читать.
– Да, – сказала Лидвин. – Удачный выбор. Читатель словно бы там присутствует.
Хо-хо, я начинаю соображать.
Она осталась довольна и синей ковровой дорожкой, и блестящими ботинками, и лысой головой, и голубым фартучком, и кафедрой из искусственной древесины, и отпечатками пальцев на нержавеющей стали.
– Все эти конкретные детали делают рассказ реальным, – сказала она.
Но у нее, конечно, и замечания нашлись. Сперва я не называла имен, писала просто «человек» и «покойник».
– Если ты дашь директору и покойнику имена, будет еще реальнее, – сказала она.
– Так все и так реально, – тихо сказала я.
Она подняла глаза от бумаги.
– Я знаю, девочка. Конечно, знаю. И помню, где ты была. Ты все время держалась за папин пиджак. От начала и до конца.
– Звонить не надо, – сказала Лидвин однажды. – Просто заходи через сад. Задняя дверь всегда открыта.
– А ты не боишься грабителей? – спросила я.
– Ах, да что здесь брать-то? – сказала она.
Что правда, то правда, для грабителей здесь ничего интересного нет. Выцветшая лавка, кожаное кресло с потертыми подлокотниками. Стол с десятком деревянных стульев. Телевизора нет. Только сплошные книги по стенам. Большинство грабителей, по-моему, книг не читают.
Погода стояла прекрасная, но Лидвин я в саду не нашла. Постучала в дверь садового домика, но и там ее не было. Я прошла на кухню, поднос с чашками еще не приготовлен.
– Э-эй! – окликнула я, чтобы не напугать ее. – Я пришла.
Никакой реакции. Войдя в гостиную, я чуть не споткнулась о голые ноги, торчавшие из-под лавки. Невольно я взвизгнула, как в кино. Ноги зашевелились. Лидвин задом вылезла из-под лавки с крошечным рыжим котенком в руке.
– Это Клеопатра, – сказала она, когда, тяжело дыша, встала. – Я взяла ее в приюте.
Кошечка, значит. Не второй Нерон.
Лидвин держала котенка перед собой на вытянутых руках и, разговаривая со мной, смотрела на него.
– Хочу немножко расшевелить Цезаря, ведь после смерти Нерона он только и знай задумчиво лежит на подоконнике.
По-моему, он так лежал и когда Нерон был жив. Расшевелить Цезаря – все равно что научить бегемота летать.
– Ну и как? – спросила я. Котенок впустил коготки в плечо Лидвин, быстро зевнул и потянулся. На коже Лидвин мгновенно проступили красные царапки.
– Что как? – Лидвин уткнулась носом в рыженький мех, понюхала.
– Как Цезарь находит присутствие в доме котенка?
– Понятия не имею, он виду не показывает.
В общем, пока я была там, она глаз не сводила с котенка и не выпускала его из рук. С уроком толком ничего не вышло. С садом тоже.
Уходя, я спросила у Лидвин, нельзя ли Диркье как-нибудь зайти посмотреть на Клеопатру. Вернее, погладить. Визит с обнимашками, так сказать. Лидвин не возражала. Я не сумела спрятать усмешку. Прямо воочию увидела: сперва Диркье тискает котенка и от этого приходит в такое радостное настроение, что обнимает и Лидвин. А Лидвин не знает, куда девать руки, и в конце концов начинает энергично хлопать Диркье по спине, как мужчины в американских сериалах.
Пожалуй, стоит написать об этом, решила я. Противопоставления в рассказе хорошо работают. Лидвин сама говорила.
– Ты что смеешься? – спросила Лидвин.
– Из-за Клеопатры.
Диркье – большая поклонница Андре Хазеса[9]. Вчера, когда мы с ней мыли посуду, она поставила его диск. Довольно много песен она знает наизусть и поэтому подпевала. Вернее, мычала. В том числе «Воздушного змея», про умершую мать. (Тут она, по-моему, не все разобрала.) Припев там такой: «Я маме письмо написал и к змею его привязал. Мама на небе живет, пусть змей письмо ей доставит. Мама прочтет и поймет, как мне ее не хватает». Стихи, конечно, так себе, но дело не в этом. И что поет Диркье немножко фальшиво, опять-таки неважно. Я чуть не разревелась, из-за припева. А это было ужасно глупо, потому что мне песенки Андре Хазеса совсем не нравятся. Хотя вообще-то очень даже хорошо, что он пишет (то есть писал, ведь он умер) песенки, от которых люди невольно плачут. Вот чему мне нужно научиться: писать так, чтобы люди невольно плакали. Мне кажется, это самое-самое трудное.
– Да, писателю хочется именно этого, – сказала Лидвин, когда я дала ей прочитать, что написала про Андре Хазеса. – Хочется тронуть сердца читателей.
– А как это сделать?
– Как сделать… – Она помолчала. – Тут рецепта нет…
Опять тишина. Потом она сказала:
– Я и сама толком не знаю.
Писательская карьера вдруг отступила далеко-далеко. Раз Лидвин тоже не знает.
– Значит, чтобы красиво все описать, необходимо пережить это самому? – спросила я.
– Пожалуй, не помешает. Когда сам испытал большое горе, сможешь прочувствованно описать горе персонажа. Но в таком случае необходимо посмотреть на все это с некоторого расстояния.
Прочувствованно. Да, именно это я и имела в виду. Прочувствовать все насквозь.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!