Доказательство чести - Кирилл Казанцев

— Пермяков, скажите, когда состоялась ваша первая встреча с Рожиным?

— Моя первая встреча с Рожиным состоялась в то утро, когда он подкинул мне на стол конверт с документами, подтверждающими, что я являюсь собственником дома в Сочи.

Кормухин поморщился.

— А вот Вячеслав Петрович утверждает, что его предварительный разговор с вами состоялся за три дня до освобождения Кускова.

Пермяков поморщился.

— Тогда о его содержании спросите у Вячеслава Петровича.

Разговор не клеился. Было вообще непонятно, на какой иной исход помимо самого очевидного рассчитывал следователь Кормухин. Для расследования дела Пермякова специально пригласили молодого важняка, только что переведенного в Екатеринбург. Тот старался и пытался доказать, что способен на многое.

Рука Кормухина выводила на чистом листе бумаги кренделя. Это первый признак нервного поведения.

— Видите ли, Пермяков, не получится спросить.

Сашка про кренделя знал, поэтому едва заметно усмехнулся и спросил:

— Что так? В бегах, как принято в подобных случаях?

— Нет. — Кормухин пожал плечами. — Он убит.

Важняк уставился на допрашиваемого. Однако тот сидел и смотрел в зарешеченное окно. Его волосы были взъерошенными от постоянного лежания. Арестант курил, распространял по кабинету аромат хорошего мыла и молчал.

— Убит ножом. Для груза к его ноге была привязана металлическая кровать, и он был сброшен в Исеть. Там, за мостом, вы знаете?

— Вы хотите, чтобы я вам помог и в этом? — Сашка всезнающе вздохнул и ткнул окурок в обрезанную банку из-под кофе, зачумленную тысячами бычков. — Я могу.

— Конечно, — оживился Кормухин. — Это по-нашему. По-человечески, в конце концов.

— Убедили. — Пермяков уложил локти на стол. — Я вам помогу. Это не я. Вот если бы это сделал я, тогда Рожин плавал бы по Исети как какашка.

— Почему?

— Нары не тонут. А других кроватей тут нет.

— Бросьте!.. — Важняк разочарованно скривился. — Мне говорили, что вы серьезный человек.

— Вас не обманывали. — Пермяков скосил взгляд на рукав пиджака следователя, из-под обреза которого виднелись золотые квадратные часы.

— Никто не утверждает, что смерть Рожина — дело ваших рук.

— Почему бы не настоять на этом? — Сашка потянулся всем телом и закинул назад голову.

Последние слова он произносил уже в какой-то сладостной истоме.

— Вам в последнее время так прет!

Кормухин понимал, что следователь Пермяков валяет ваньку, однако ничего не мог с этим поделать. Это не Пермяков создал такую ситуацию, поэтому нечего с него спрашивать. Следователь был убежден в том, что человек, сидящий напротив него, получил взятку. Но ему приходилось смиряться с тем, что этот арестант будет издеваться над ним как матерый бандюк.

Досада Кормухина накапливалась по мере того, как к нему стало приходить понимание простого факта: Пермяков поопытнее него и потверже нравом. Колоть такого столь же трудно, как вора старых кровей. Не этих, фанерных, которых коронует в тюрьмах пара таких же, как он, обкуренных отморозков, а настоящего шестидесятника, отрицающего семью, наркотики, предательство, кровь и писаный закон.

Кормухин стал понимать, что дело, на которое он рассчитывал как на именное, обещающее известность и уважение, на самом деле обещает ему только неприятности. Жаль, что важняк не догадывался об этом в тот момент, когда начальник следственного комитета вручал ему тонкую серую папочку и говорил о том, что очень надеется на его ответственность.

Был бы Кормухин еще догадливее, он наверняка понял бы, почему начальник вручил это дело именно ему. Однако пока прозрение важняка остановилось на полпути. Вместо просветления в его голове сгущались тучи.

— Пермяков, Рожин в своем заявлении указал, что является другом Виталия Кускова, который был арестован в связи с подозрением в причастности к убийству Ефикова. Он подписался под протоколом, в котором черным по белому зафиксировано, что, когда он приехал к вам с целью узнать дальнейшую судьбу Кускова, вы стали оказывать на него давление и делать предложения, от которых настоящий друг арестованного никогда не откажется. Вы обозначили цену за освобождение Кускова, но таких денег у Рожина не нашлось. Тогда, полагая, что является свидетелем нечистоплотного следствия, он обратился в УБОП с соответствующим заявлением. Мне нужно объяснять, что произошло дальше? В законе об оперативно-разыскной деятельности это называется оперативным экспериментом, Пермяков. Экспериментом, в котором вы подтвердили подозрения относительно себя. Рожину ничего не было нужно, кроме правды.

— Синим по серому, — заявил Пермяков и зевнул.

Кормухин наморщился так, что казалось — еще секунда, и кожа на его лбу лопнет.

— Чего?..

— Я говорю, не черным по белому, а синим по серому. Бланки протоколов серые, а не белые. А что касается последнего, тут вы безусловно правы. Ему теперь точно ничего не нужно. У меня сейчас случится приступ от изумления, вызванного недалекостью, проявленной при ведении следствия по моему делу. Только человек с ограниченными умственными способностями не может понять самую простую связь между провокацией, так называемой дачей мне взятки, и смертью Рожина. Вы на самом деле не догадываетесь о том, что этого человека использовали по назначению, а потом слили как отработанный и опасный материал? — Когда Пермяков говорил это, ему очень хотелось постучать по наморщенному лбу Кормухина.

Он даже навалился грудью на стол, но, понятно, этого не сделал. Однако его движения были столь откровенными, что важняк подался назад.

— Вы вот, Кормухин, сидите сейчас передо мной и всерьез стремитесь доказать взятку. А за что? За то, что Кусков оказался на свободе? Но ведь это, простите, не я Кускова освобождал, а судья! Отчего же вы в генпрокуратуру не обратились для того, чтобы водворить в СИЗО судью Марина? Плюс к этому вы пытаетесь доказать еще и такую бредятину, как убийство опасного свидетеля посредством использования подельников, оставшихся на воле. — Тут легкие Пермякова сдавила боль от пяти сигарет, выкуренных одна за другой. — Поэтому признайтесь, Кормухин, вы по утрам аминазином не балуетесь?

Он кашлял, и ему было совершенно безразлично, что со злостью в голосе отвечает ему Кормухин. Наверняка что-нибудь обидное. А чего еще ждать после «аминазина по утрам»? Арестант дотянулся до пластмассовой урны, единственного, что в этом кабинете не было прикручено к полу, поднял в знак извинения ладонь и сплюнул.

— Простите, Кормухин, — вытирая губы полой рубашки, выдавил Сашка и тут же уточнил: — Это я просто слишком много курил.

Кормухин брезгливо убрал со стола руки. Он дождался, пока арестованный следователь приведет себя в порядок, скользнул рукой в портфель и вынул из него диктофон. Важняк так же молча поставил аппарат на столешницу, нажал кнопку воспроизведения, после чего прижался боком к стене. В кабинете для допросов следственного изолятора откинуться назад нельзя. У табуретов нет спинок. Даже у тех, которые стоят за столом.