Жена колдуна — сама ведьма - Карина Иноземцева

использую и беру от своего положения все возможное.

Внезапно с моих волос слетел повойник. Его отбросило ветром на зеленую прогалину. Я бросилась за ним. Дочь что-то на телеге закричала, но я не разобрала за шумом. Шла за своим признаком замужества и не обращала ни на кого внимание.

За спиной мелькало что-то грозное, огромное, будто зверь гнался. Под его ногами земля дрожала, а ветви деревьев подгибались.

Я побежала.

Вода все реже стала в лицо заливать. Повойник уже и на землю сырую ложился, но потом вновь улетал. Сучья в глаза не лезли, а тропинка сама под ноги стелилась.

Забежала я в дверь открытую. Стукнули сапожки по доскам деревянным. Окутал меня теплый воздух. Повойник сам на голову лег.

Огляделась.

Замерла я в домике лесном с печкой каменной. Одна лавка, один стол, соль, да лучина — для путников дальних построен видимо.

— Семислава! — пророкотал гром за моей спиной.

Обернулась.

Закутанный в плащ великан залетел в дверь и замер, не смея вдохнуть.

— Хозяйка! — мельтишила маленькая фигурка во дворе.

— Заходите, — улыбнулась я. — Гостями у Лешего будем, — я взяла в руки пару желудей со стола. — Жалко ему нас стало, вот и привел к жилищу.

Покрутилась, высматривая свою дочку. Муж будто понял меня и распахнул полы плаща. Там, цепляясь за мужчину, удобно устроилась Марьяна. Она тут же попросилась ко мне и вцепилась в меня, будто в последний раз видела.

— А вещи, как же? — удивилась приживалка и взглянула в непроглядную стену из воды за порогом.

— Леший что-то возьмет себе и своим подопечным, но остальное сбережет, — с готовностью ответила я.

Муж недовольно скривился и вышел прочь из дома.

Ульяна испуганно посмотрела ему в спину и нерешительно замялась на пороге.

— Раз Леший нас привел, значит и за обозом присмотрит, — тихо пробормотала я обиженно.

Не слышит меня Радим. Я для него баба с древними причитаниями и повериями. Потому и разговаривать не желает с глупой гусыней. Молчит почти всегда, а я не могу по его спокойному лицу читать его настроение.

— Ульяна, возьми дочку, — оторвала я от себя ребенка.

Та заплакала. Руки ко мне потянула. За поневу схватилась. С горьким сердцем я из дома того вырвалась и в путь за мужем пустилась.

Леший ведь осердчает за неблагодарность. Подумает, что не оценили мы его гостеприимство. Завязнуть в болоте тогда поможет или заплутать в своих владениях.

— Радим! — кричала я, но что толку?

Шум леса в дождь не перекричишь. А сапожки уже с трудом из трясины вытягиваются. Вот-вот босиком пойду по дебрям незнакомым.

— Радим!

Почему он дара своего боится? Язычником прослыть страшно? Или в его деревне всех инаковерцев переписывать библию заставляют? Может, розгами наказывают?

Как я знаю, ведунов и колдунов нигде не обижают — злости их боятся, да и вера к старому сильна. Даже праздники прежние остались, хоть и с новым значением.

— Радим!

Все таки сопожек провалился в трясину. Вытащила ногу и полезла его доставать и не заметила, как в грязь по колено завязла.

— Радим! — обеспокоенно позвала я.

Сил самостоятельно выползти становилось все меньше. Плюс ливень сверху вдавливал меня в болото.

— Радим! — испуганно закричала я.

Меня втянуло уже по пояс. Я дергалась и царапала землю ногтями, но освободиться не могла. Слезы обиды покатились вместе с дождем.

Я же не могу оставить одну Марьяну.

— Радим! — раскат грома поглотил мой голос. — Недолюшка, отпусти нас, родненькая, — заговорила я. — Долюшка, угомони свою сестрицу. Милые, богинюшки, умоляю. Радим!

Глаза болели от потоков воды и я уже плохо видела что происходит рядом. Поэтому когда возле меня появилась толстая палка, просто схватилась даже не думая о ее происхождении.

Трясина держала крепко. Ей требовался откуп. Одними сапожками я не отделаюсь. Держась за палку, я отвязала от себя поневу. Получив свое, старые коряги отпустили меня и я тут же оказалась прижата к широкой мужской груди.

Радим держал крепко, а я завыла из-за пережитого страха и вцепилась в его кожу ногтями. Меня трясло, а слова забылись.

Радим гладил меня по голове и оттаскивал прочь от злосчастного места.

Когда я пришла в себя, то сидела под телегой в мужской плаще, рядом с теплым телом мужа. Радим укрывал меня собой и недовольно поджимал губы. Вокруг нас бушевала стихия, а телега стояла на холме.

— Козу волки утащили, — по своему расценил мой взгляд мужчина. — За нами не должны прийти.

При этом он держал нож в руке.

Ага, волки. В такой ливень и ветер. Их снесет быстрее, чем они из леса выйдут.

Леший взял "благодарность человеческую" и отпустил нас с миром. Недоля тоже решила отступить.

Но я об этом теперь не буду даже заикаться. Не хочу с мужем отношения портить. Буду послушной женой.

Не понимаю я его. Не понимаю.

Я прикусила губу, чтобы не начать задавать вопросы о его отношении к собственному дару. А иначе, меня в этом лесу оставить могут.

— Дом где? — спросил меня Радим.

— Не ведаю, — пожала я плечами. — А если выйдем из укрытия, можем вконец заплутать.

Так и сидели прижавшись друг к другу и смотрели на непроглядную стену воды. Тоскливо мне было и одиноко. Муж — колдун, но веры мы разной. Только обрадовалась зря замужеству. Благо что дочь мою он привечает, да хозяин видно хороший. Не разговоры же мне с ним водить, а жизнь жить. А для жизни он наилучший мужчина.

Холод к нам не приставал, а усталость решила сморить меня.

Когда я проснулась, то поняла, что дождь почти прошел.

Ярило выпустил солнышко, чтобы обогреть Мать — Землю. Птички запели свои песни, приветствуя утро. Комары слетелись на свежую кровь и позвали мошек на пир.

Радим спал когда я выползла из-под плаща, поэтому у меня было время, чтобы совершить свой маленький ритуал. Пришлось позаимствовать мужний нож.

Подошла к пеньку повеленного дерева и сняла с шеи вышитые ленты.

— Ярило, солнышко, услышь меня, дочь свою Семиславу. Дай нам тепла в оставшемся пути. Устели нам дорогу благодатью своей. Прошу, услышь.

Тихо оставила дар и требу и отошла подальше.

Теперь надо сказать спасибо другим богам. Дать им у меня нечего, поэтому я покрепче перехватила нож мужа и проколола себе палец. Пара капель крови упали на зеленую