Смерть мелким шрифтом - Светлана Чехонадская

— Ой, папашка, совсем затосковал? — спросила она, что-то жуя.

— А вы хоть скучаете? — ревниво поинтересовался он.

— Не то слово! Погода как?

— Купался.

— Купа-ался? — уважительно протянула она, словно он звонил ей с моря Лаптевых. — Моржуешь? Здесь о ваших температурах всякие ужасы передают. Опять врут, журналюги проклятые?

— Ладно, Ленка. — Ивакин любил дочь, но быстро утомлялся от ее болтовни. — Мать дома?

— Мать к тете Вере пошла. Чего передать? Что любишь? Или наоборот?

— В смысле? — насторожился Ивакин.

— Ну, что нашел там молодую, красивую, загорелую, — «г» она произнесла фрикативно, по-кубански.

Таких шуток Ивакин не любил. Он насупился, соображая, как бы дочь на место поставить. В голову ничего не шло.

— Ты чего, папашка? — жалобно спросила Лена. — Обиделся? Зря. Это я шучу. Ты там чувство юмора не отморозил?

— Ну тебя! До свидания! — рявкнул Ивакин и бросил трубку. Болтлива дочь была не в меру. И, кстати, училась на журфаке.

Когда он вышел из гостиницы, было еще светло, только в глубинах аллей сгущались тени. Скоро они расползутся по всей территории. Замигали, затрещали и зажглись фонари вдоль дорожек и у пляжа. Южная ночь наступает мгновенно. Ивакин уже знал: через час будет темно — глаз выколи. Он посмотрел на часы: полдевятого. Ему предстояла дорога в Комсомольский парк. Начать он ее решил с дома Анжелы Сергеевны: не поленился забраться по холму наверх. В дом заходить не стал, хотя окна светились, — просто засек время и, поразмышляв немного, встал у края дороги. Минут через пять на пустынной улочке показалась машина. Владимир Александрович поднял руку.

Водитель попался неразговорчивый. «Нет, не местный, — буркнул он. — Был здесь по делам, а теперь еду в свою станицу. Как раз по пути… Нет, никого раньше отсюда не возил. И никого из тех, кто извозом занимается, не знаю. А вы что — из ОБХСС?» — «Сейчас нет ОБХСС», — заметил Ивакин. Но водитель замолчал окончательно. И деньги в карман сунул молча.

Дорога заняла тридцать минут — вроде город маленький, но сильно растянут вдоль моря. Итак, Марина Леонидова могла оказаться здесь в 21.30. Ивакин огляделся. «Насколько все-таки описания одного и того же места у разных людей отличаются!» — в который раз удивился он. По рассказам Прокопенко выходило, что парк этот — заброшенная окраина. Оказалось, наоборот: это Марина жила на окраине города, а здесь, можно сказать, прописалась местная тусовка. Не в самом парке, правда, а на пятачке возле него. Столики во всех кафе заняты, горит неоновая вывеска над кинотеатром, бьет кривобокий фонтанчик с оранжевой подсветкой.

Цивилизация. Только шумно: каждое из трех кафе старается забить конкурентов музыкой.

Милиция опросила всех официантов, работавших в тот вечер, но они лишь улыбались, разводя руками. В девять тридцать закончился последний сеанс, и целая толпа вывалилась из кинотеатра. Запомнить среднестатистическую парочку, состоящую из грудастой женщины и невысокого мужчины, было бы, действительно, трудно. Ивакин все-таки прошелся по площади, постоял у тумбы с киноафишей, приглядываясь к прохожим. Его впечатления о Лазурном подтверждались и здесь: публика в городке была не ахти. Самый небогатый народ со всей страны съехался в Лазурное, поверив в рассказы о дешевизне российского юга. Как всегда, небогатые, решив сэкономить, переплатили. За те же деньги можно было прекрасно отдохнуть за границей.

Судя по всему, Марина, приехавшая на юг впервые за много лет, ничем не должна была выделяться в этой толпе. По описаниям найденных в ее комнате вещей, по фотографиям, по воспоминаниям хозяйки дома выходило, что она была такой же, как и те люди, что сидели сейчас за столиками или шли от кинотеатра. Она была нарядной, надушенной, завитой, кокетливо стрелявшей глазами по сторонам, на ней, по словам Анжелы Сергеевны, были лосины. «Лосины!» — изумленно повторил Ивакин про себя. Этот вид одежды он люто ненавидел. К тому же, он плохо представлял себе, как могла выглядеть в лосинах женщина Марининой комплекции. «Вообще-то, она была немного смешной, — осторожно согласилась хозяйка. — Безвкусной в одежде. Носила, например, перья на шее». — «Перья?!» — «Ну да. Как это называется… Боа. Розовое такое». Вот как раз это боа сразу очень многое сказало Ивакину об убитой. Он представил ее себе, он ее почти видел: идущую к пасмурному морю по выщербленной улочке вниз. На ней лосины и боа из перьев. Она гордо посматривает по сторонам и, видимо, довольна производимым впечатлением. «Соседи сразу поняли, что она со средствами, — сообщила Анжела Сергеевна. — Она и по дому ходила в шелковом халате, причем не стеснялась выйти в нем не только в сад, но и в магазин, представляете? Богатый халат. Китайский, наверное, они умеют халаты шить. А помните, какие были китайские полотенца?» — «Да, — вежливо сказал Ивакин. — Замечательные были полотенца. Значит, прямо в халате в магазин ходила?» — «Прямо в халате. Даже так немного его распахивала… на груди. Ну, там было чем гордиться».

Глядя на толпу, идущую от кинотеатра, разбивающуюся на несколько потоков: к трем ресторанам, к морю, на остановку — Ивакин замечал немало похожих дамочек. Одна тоже была в боа, но не розовом, а синем. Он вспомнил показания соседки Анжелы Сергеевны из дома напротив. «Видно было, что она обеспеченная, — так было записано в деле. — На шее всегда огромный камень, похожий на бриллиант, он постоянно был на ней, даже когда она шла на пляж. По саду ходила в прекрасном шелковом халате с драконами, у моей свекрови такой». «Да, — вздохнул Ивакин. — Эта Леонидова прямо нарывалась. В конце концов, в Лазурном довольно часто грабят приезжих. Не убивают, конечно, но сумочки отнимают запросто. Более десяти случаев только за последние два месяца. И никого не нашли! А где гарантия, что последствия всегда будут сводиться только к мелким имущественным потерям да испугу? Нет такой гарантии. Вчера сумочки выхватывали, завтра морду набили, послезавтра задушили. И что такое, в самом деле, говоришь им, говоришь: будьте осторожнее, не носите украшений по вечерам, не вытаскивайте из карманов пачки денег, будьте скромнее!»

Он вдруг вспомнил свой приход на телевидение: в прямом эфире выступал их шеф, а он, Ивакин, сидел на телефонах. Так шеф тоже стал призывать к бдительности. «Я вас понимаю, — ехидно отозвался журналист. — Вам будет намного проще работать, если все будут ходить в телогрейках. Но мы все-таки живем. Жизнь у нас одна, вы помните об этом? Хочется ходить по этой жизни нарядным». — «Ну так ходите нарядным и не жалуйтесь, что вас грабят!» — рассердился шеф. «Да нет уж, будем мы жаловаться, — издевательски-спокойно ответил журналист. — У меня тут, знаете, недавно был начальник пожарной охраны, так он сказал, что все лоджии должны быть освобождены от всего абсолютно. Должен быть голый бетон, и только тогда пожарные могут хоть что-то гарантировать. Я его понимаю. Но пусть и он поймет меня, обившего лоджию вагонкой, чтобы прибавить себе метров. И вы также меня поймите: не могу я ходить в телогрейке!» Вот и весь разговор о бдительности.

В связи с появлением брата версия об ограблении отошла на задний план, но все же она оставалась убедительной. Весь этот дешевый шик, которым убитая Леонидова наполнила две недели своей жизни в Лазурном, вполне мог произвести впечатление на местных хулиганов. Ивакин был согласен с Прокопенко: в Лазурном способны убить и за тысячу рублей. Как, впрочем, и в Москве.