Архангел - Роберт Харрис

Келсо нашел в своей записной книжке рядом со служебным телефоном мелкого партийного чиновника Геннадия Зюганова домашний телефон Мамонтова, записанный в 1991 году.

— Хотите попытаться встретиться с ним? — спросил, волнуясь, Ефанов. — Вы знаете, что он ненавидит всех, кто с Запада? Почти так же сильно, как евреев.

— Вы правы, — сказал Келсо, глядя на семь записанных в книжке цифр.

Мамонтов тогда выглядел внушительно, даже потерпев поражение, хотя советский костюм висел на его широких плечах и лицо было бледным, по-тюремному серым, а в глазах застыла смертельная ненависть. В своей книге Келсо, мягко говоря, не слишком лестно отозвался о Мамонтове. Книга была переведена на русский — Мамонтов наверняка ее видел.

— Вы правы, — повторил Келсо. — Глупо даже пытаться с ним встретиться.

В два часа с минутами Непредсказуемый Келсо вышел из Библиотеки имени Ленина, по дороге остановился у прилавка в вестибюле, где купил пару пирожков и бутылку теплой солоноватой минеральной воды.

Он вспомнил, что, проходя мимо «Интуриста» напротив Кремля, видел ряд телефонов-автоматов, и, жуя на ходу, сначала спустился в метро, чтобы купить пластмассовые жетоны для телефона, затем вернулся на Моховую и пошел мимо высокой красной стены и золотых куполов.

Ему казалось, что он идет не один. Его более молодое «я» шагало рядом — с развевающимися по ветру волосами, с неизменной сигаретой в зубах, всегда куда-то спешащий, всегда оптимистично настроенный, — писатель, идущий в гору. («Доктор Келсо привнес в изучение современной истории Советского Союза прилежание первоклассного ученого и энергию хорошего репортера». — «Нью-Йорк Таймс».) Этот более молодой Келсо не стал бы раздумывать и наверняка позвонил бы Владимиру Мамонтову. Ей-богу, при необходимости он бы уже дубасил в его чертову дверь.

Надо подумать: если Епишев рассказал Волкогонову про тетрадь Сталина, разве он не мог рассказать об этом и Мамонтову? И не осталось ли после него каких-то записей? Не осталось ли родных?

Стоит попытаться.

Келсо вытер рот и пальцы крошечной бумажной салфеткой и, снимая трубку телефона и опуская жетон, почувствовал, как свело желудок и сердцу стало жарко. Разумно ли он поступает? Нет. Но кому до этого дело? Вот Эйдлмен — он человек разумный. И Сондерс — очень разумный.

Давай же, действуй! — приказал он себе.

И набрал номер.

Первый звонок окончился неудачей. Мамонтовыпереехали, и человек, живший теперь по их старому адресу, не хотел давать их новый номер. Только пошептавшись с кем-то, он все-таки его продиктовал. Келсо повесил трубку и набрал новый номер. На этот раз телефон звонил долго, прежде чем на том конце сняли трубку. Жетон провалился, и дрожащий старческий женский голос спросил:

— Кто это? Келсо назвался.

— Могу я поговорить с товарищем Мамонтовым? — Он не забыл, что надо сказать «товарищ». «Господин» здесь не годилось.

— А кто вы?

— Я же сказал: моя фамилия Келсо, — терпеливо повторил он. — Я звоню из автомата. По срочному делу.

— Да, да, но кто это?

Келсо намеревался в третий раз повторить свое имя и тут услышал на том конце что-то вроде потасовки, и в трубке раздался резкий мужской голос:

— Ладно, хватит. Говорит Мамонтов. А вы кто?

— Келсо. — В трубке тишина. — Доктор Келсо. Может быть, вы меня помните?

— Помню. Что вам надо?

— Встретиться с вами.

— С какой стати мне с вами встречаться после того дерьма, которое вы написали?

— Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

— По поводу?

— Черной клеенчатой тетради Иосифа Сталина.

— Помолчите-ка, — сказал Мамонтов.

— Что? — Келсо недоуменно сдвинул брови, глядя на трубку.

— Я сказал — помолчите. Я думаю. Где вы сейчас?

— Возле «Интуриста» на Моховой. Снова молчание.

— Это недалеко от меня, — сказал Мамонтов. И добавил: — Пожалуй, приезжайте.

Он дал адрес. Телефон отключился.

Телефон отключился, и майор Феликс Суворин из Службы внешней разведки (СВР), сидя в своем кабинете в Ясеневе, что на юго-западе Москвы, осторожно снял наушники и вытер уши чистым белым платком. В лежавшем перед ним блокноте было написано: «Черная клеенчатая тетрадь Иосифа Сталина...»

Встреча с прошлым

Международный симпозиум, посвященный архивам Российской Федерации Вторник, 27 октября

Заключительное заседание

Доктор К е л с о: Леди и джентльмены, всякий раз как передо мной возникает имя Иосифа Сталина, я неизменно представляю его себе стариком, стоящим у патефона.

Он работал допоздна, обычно до девяти или десяти, а потом шел в кремлевский кинотеатр смотреть какой-нибудь фильм. Часто это был один из фильмов о Тарзане — Сталину почему-то нравилось то, что молодой человек мог жить и вырасти среди диких зверей, — затем он со своими коллегами по Политбюро отправлялся на дачу в Кунцево ужинать, а после ужина заводил патефон и ставил пластинку. По свидетельству Милована Джиласа, на его любимой пластинке вместо человеческих голосов звучал собачий вой. И Сталин заставлял членов Политбюро танцевать под этот вой.

Среди них были вполне хорошие танцоры. Например, отличным танцором был Микоян. Неплохо отплясывал и Вулганин — он чувствовал ритм. А вот Хрущев никуда не годился — танцевал как корова на льду, и Маленков с Кагановичем были ему под пару.

Однажды вечером, привлеченная, как мы можем предположить, топотом ног под собачий вой, в дверь заглянула дочь Сталина, Светлана, и Сталин заставил и ее танцевать. Через какое-то время она устала и еле передвигала ноги, и Сталин разозлился. «Ну, Светланка, танцуй!» — рявкнул он на нее. «Я уже танцевала, папа. Я устала», — сказала Светлана. Тогда Сталин — итут я цитирую Хрущева — «взял ее пятерней за волосы и потянул. Смотрю, у нее краска на лице выступила, и слезы появились на глазах. Так жалко было смотреть на нее. А отец тянул ее, потом дернул за волосы».

Теперь удержите эту картину в памяти и давайте посмотрим, что сталось с семьей Сталина. Первая его жена умерла. Старший сын Яков пытался в двадцать один год покончить с собой, но лишь ранил себя. (Увидев его, Сталин, по свидетельству Светланы, расхохотался. «Ха! — сказал он. — Не попал!») Во время войны немцы взяли Якова в плен и, после того как Сталин отказался обменять его, он снова решил покончить с собой; на этот раз удалось: Яков бросился на находившееся под током лагерное заграждение.

У Сталина был еще один сын — Василий, алкоголик, умерший в сорок один год.

Вторая жена Сталина, Надежда, родила ему двоих детей и — по словам Светланы — сделала два аборта, а в тридцать один год, однажды поздно вечером, застрелилась. (А возможно, кто-то ее застрелил: никакой записки, которая объясняла бы самоубийство, так и не нашли.)